— Ну, не свадьба… Просто вечер. Моя подруга замуж выходит.
— Мне об этом ничего неизвестно.
— Асаня будет, значит, и вас пригласят. Стало быть, увидимся.
— И все же, на всякий случай — до середины марта я буду в Томске. Если можно, зайду к вам.
«Ну, нет, — испугалась Юлька. — Только не это».
— Лучше я позвоню вам, как только приеду.
— Гостиница «Сибирь», номер 325. Не забудете?
— Я никогда ничего не забываю.
На углу, около магазина, Тополева дожидались Иван Леонтич, Васицкий, Асаня и Катя. Здесь их дороги расходились.
— Может, к сестре пойдем? — спросил Васицкий Тополева. Ему не хотелось одному оставаться с сестрой.
— Александр, не обидишься? — спросил Тополев брата. — Тебе сейчас не до меня. А завтра я приду.
— Дело ваше, — сказала Катя.
— Нет, серьезно, без обиды. Первый день на новом месте, я же понимаю.
— Иван Леонтич, может, и вы с нами? — спросил для вежливости Васицкий.
— Счастливо оставаться, — сказал старик и пошел прочь, никого не ожидая.
Сестра Васицкого Элла Егоровна жила в большом старом доме. «Почему Элла? — удивился Тополев. — Русская женщина. Брат Егор, а у нее такое имя. Как видно, родители были с фантазией».
Встретила она гостей неприветливо. Пока Васицкий ходил куда-то добывать вина, Тополев попробовал разговориться с ней, но это оказалось не так-то просто. Элла Егоровна дичилась, за каждым вопросом ей чудился подвох.
— Огород у вас есть? — спросил Тополев, чтобы только не молчать.
— Есть.
— Сколько соток?
— Сколько полагается учителям. Нормы не превышаем.
— Муж ваш работает?
— Да разве он может работать? У него сердце больное и радикулит.
Она говорила в таком тоне, будто Тополев гнал мужа на работу, а ей необходимо было его защитить.
Васицкий вернулся ни с чем. Магазин был уже закрыт, а идти на квартиру к продавцу он не счел возможным. Элла Егоровна принесла из погреба огурцов и капусты, достала из подполья браги. Молча поставила на стол. Муж ее тоже молчал, пил и морщился. Тополев клял себя за то, что не пошел ночевать к брату. Он рано лег спать, задремывал и снова просыпался от гудящих голосов брата и сестры в соседней комнате. Пахло чем-то нехорошим, как будто что-то прокисло. Хотел почитать, но в доме не было никаких книг, кроме учебников. «Чему ж она может научить?» — недоумевал Тополев.
«Уважаемый наш Иван Леонтич, извините, что отнимаю у вас время. Пришла бы сама, да Лёсенька заболела. Пишу вам не просто, а потому, что мочи моей больше нет. Двенадцать лет жила я с Василием и все время была женой верной, а сейчас стала ненужной. Вот пишу, а сама слезами обливаюсь. Вчера дверью хлопнул и ушел к этой своей, не знаю, как фамилия, да и знать не хочу. Написала б то имя, которого она заслуживает, да стыдно вас. Если бы могли на нее повлиять, чтобы она послушала вашего авторитета. И зачем ей Василий нужен? Я так считаю, что только для ради забавы, как будто моложе найти не может. Но ведь это бесчестно свою забаву любовную ставить выше счастья детей, хотя бы и не своих. Они-то в чем виновные? А Василий совсем голову потерял, хотя он ей не пара и по возрасту и по характеру. А я куда без него? Разве я троих вытяну, а если б я вытянула, то все равно мне без него нет жизни, и не знаю, зачем жить, если одной. И день и ночь думаю, чем я виновата, — во многом себя виню, но все по мелочам, а потом раздумаюсь — все не то. Ведь любил же он меня, не притворялся. Ночью лежу, все слова его вспоминаю, те, которые только жена знать может и которых давно уже не слышу. Так получилось, что я замужняя и без мужа, а теперь еще хуже — слух дошел, что он за ней собирается ехать, а мне развод дать. А зачем мне развод и законные алименты, мне он сам нужен.
Сначала я была на вас в большой обиде. Вы, может быть, первый все видели и поняли, и мне ничего не сказали, и их встречам не препятствовали. И считала я, что вы всецело на ее стороне, потому у нее молодость и красота, а это всегда привлекает на свою сторону. А потом я раздумалась, что не такой вы человек, и, может быть, знаете что-то такое, чего я не знаю и в чем мое спасение. Что мне теперь делать? Не могу в голове уложить, что осталась одна на веки вечные, как вдова при живом муже. Да и если б похоронила, все бы сочувствовали и утешали, а так только за спиной улыбочки. Он вроде прав, а я одна в смешном виде перед всем селом. Помогите мне, вы один можете. Не с кем, кроме вас, и поделиться. С ним поговорите или с ней, как вы умеете, но нельзя же это так оставить, чтоб совершилась такая несправедливость. Она себе сколько угодно найдет, а у меня он единственный. Да и не верю я, чтоб стала она ему женой доброй. Поиграет и бросит, попомните мое слово. Извините за беспокойство, с приветом к вам Прасковья Лихачева».