— Чай поспел, — улыбаясь, пояснил Асаня. — Хочешь посмотреть?
Приспособление на крышке чайника было нехитрое, но Асаня им, как видно, очень гордился.
— А ты засек, что кипятильник сам выключается?
От этой Асаниной радости Георгию опять стало тоскливо, он все время надеялся поговорить откровенно — это высшая радость общения… Теперь видно было, что настоящего разговора не получится. С кем говорить и о чем? Об электрическом чайнике?
Боясь обидеть Асаню, Георгий сказал, что придумано здорово, но в душе пожалел было друга, который занимался такими детскими игрушками. Как далеко они разошлись…
Опять уселись за стол, пили жидкий чай, жевали твердые, как галька, медовые пряники.
— А ты слышал, — спросил Асаня, — о механическом сердце?
— Нет, — ответил Георгий, стараясь держать веки открытыми. Теперь, когда он согрелся, ему очень захотелось спать.
— Ну, как же, двухкамерное сердце из пластмассы с небольшим атомным двигателем. Несколько лет может работать без остановки.
— А зачем оно тебе?
Сон уже совсем навалился на Георгия. Он едва сидел на стуле.
— Мне-то, конечно, ни к чему. Ты бы прилег с дороги. Разбери постель.
— Грязный я.
— Ничего. Катя придет, баню истопит. — И вдруг Асаня вспомнил: — Да ты знаешь — у нас радость. Илья нашелся.
— Илья?
— Илья — брат мой. Неужели забыл?
Илью Георгий никогда не видел, потому что тот уехал из деревни еще до его рождения. Но он слышал о нем не раз от Асани. Вспомнил фотографию этого Ильи в майке и клетчатой кепке.
— Да, нашелся. И знаешь, кто он теперь? Писатель. Живет в Чернобыльске.
— Как же ты его нашел?
— А случайно. Взял у Ивана Леонтича книжку «Хоровод». Автор — Тополев. Ну, Тополев и Тополев, мне и ни к чему. Фамилия незнакомая. Вот посмотри…
Асаня протянул книжку в лидериновой голубой обложке.
— Ну, книжка вроде как книжка… Потом читаю — что такое, вроде наше село описывается. Все-все так же. Потом люди. Измененные, правда, но узнать можно. И Иван Леонтич со своей библиотекой описан. И отец мой, и кузница. Я чуть не бегом к Ивану Леонтичу. Он почитал некоторые места и говорит: «Это только Илья мог написать. Больше никто». А почему он Тополев, а не Потупушкин? «А это, говорит, должно быть псевдоним»… Вот так нашелся. Иван Леонтич ему письмо написал и я. И он подтвердил: да, я тот самый Илья. Приехать обещал.
— Ты рад?
— А как же — у меня, кроме него, никого родных нет.
— Так почему он не писал? Двадцать лет ведь не писал?
— Кто его знает…
Не раздеваясь, Георгий лег на кровать, закрыл глаза. Он слышал, как Асаня убирал со стола, потом плескал водой, мыл посуду.
Во сне явилась Маша — почему-то еще маленькая девочка, с косичками, босоногая. Она обвила худыми ручками шею Георгия, зашептала любовные слова. Георгий пытался оттолкнуть ее, это было отвратительно: маленькая девочка — и такие слова. А она крепко вцепилась в него, и вдруг он с ужасом заметил, что шея и голые плечи ее покрыты большими красными прыщами. Он закричал от страха и отвращения и проснулся.
Открыл глаза и не сразу вспомнил, где находится. По комнате, прихрамывая, передвигалась женщина, стараясь ступать бесшумно. В дверях появилась маленькая девочка в сереньком капюшоне. Женщина принялась раздевать ее. Девочка спросила:
— А это кто лежит?
— Тише, — ответила женщина, — это друг папы. Он устал с дороги. Пусть отдыхает.
Варю Глазкову вызвали с последнего урока к завучу училища.
— Сядь, Варя, — сказала завуч. — Дело вот в чем…
Никогда прежде не называла она Варю по имени, и в голосе ее девушке послышалась странная робость.
— Дело вот в чем. Что-то случилось с твоей мамой. Она сейчас в горбольнице. Знаешь — что у Лагерного сада.
Варя спросила:
— Что случилось?
— Нам сообщили, что она получила травмы. Причем, вероятно, серьезные. Ты сможешь поехать сейчас?
Варя кивнула. Как можно не поехать? Все это пустые слова. Завуч знала, что Варя поедет, а говорила только потому, что надо было что-то говорить.
— Дойдешь до площади. Здесь недалеко. А там на троллейбусе до конца.
— Да я знаю.
— Хочешь, мы вызовем Кружеветову? Вы, кажется, подруги. Она проводит тебя.
— Нет, я сама.
Варя нашла на вешалке свою болоньевую стеганую куртку, вязаную синюю шапочку и вышла во двор под белые от инея деревья.
И тут словно очнулась, внезапно осознала, что случилось что-то страшное, но не заплакала. Сердце мучилось и теснилось в груди, а слез не было.
В больнице Варя узнала, что мать умерла, не приходя в сознание. Врачи ничего не могли уже сделать. Как это произошло? На ходу пыталась вскочить в поезд. В нетрезвом виде. Куда хотела ехать? Это неизвестно. При ней ни вещей, ни билета. Только ручная сумка. Она в милиции. Говорила ли что-нибудь? Перед смертью в бреду звала дочь Варю…