Время от времени он вставал, потирал лоб рукой, ходил по палате и снова садился писать. Послание подходило к концу.
«Все приказы, – писал он, оканчивая, – заперты. Дьяки и подьячие умерли, и все бегут из Москвы, опасаясь сей заразы. Только мы без твоего государева приказа покинуть города не смеем».
Он окончил и откинулся к высокой спинке стула.
– Так ладно будет! – сказал он, снова пробежав последние строки и прикрыв рукой глаза. С самого утра он чувствовал себя как-то нудно: устал словно. А правду сказать, и есть с чего утомиться!..
Народ мутится, смирять его нужно, уговаривать. Церкви заперты, попы все померли, отпевать некому, да и хоронить тоже. А убирать трупы надобно, потому смердят по улицам, и от сего наипаче зараза. Хоронить надобно не инако как колодниками: тем все едино – что на плахе умереть, что от заразы. И везде самому быть надо! Спасибо еще князю Теряеву. Молодой, да больно деловитый!..
– Князь Терентий Теряев повидать тебя, княже, хочет, – сказал, входя в покои, отрок.
Князь быстро встал.
– Зови, веди! – сказал он.
Терентий вошел, и они поцеловались.
– С чем, князь?
– Да вот государю отписку сделал. Может, прочесть захочешь?
– А зачем? Я тоже отписал. Вот и пошлем заодно: твое и мое. Сейчас и запечатаем. Давай свое!
Теряев подал и вдруг испуганно вскрикнул:
– Князь, тебе недужно?
– Не… не…
И в тот же миг Пронский упал на пол, облитый темной кровью. Терентий успел отскочить в сторону и громко позвал слуг. Холопы вбежали и в ужасе попятились назад.
Князь посинел. Белки глаз выворотились, и вид его приводил всех в невольное содрогание.
Князь Теряев спешно взял свое и его донесения.
– Берите князя и хороните в саду! – крикнул он холопам, но те не двигались с места, скованные ужасом.
– Пошли, княже, за колодниками, – кланяясь, робко сказал стремянной покойного князя, – а нам умирать неохота!
Князь грозно насупился, но палата вмиг опустела, а два часа спустя во всем доме князя не было ни одного слуги.
– Такова и моя смерть будет! – подумал Терентий и тихо вышел из дома.
Ужасен был вид улиц, по которым проезжал князь на своем аргамаке.
Дома и лавки, растворенные настежь, были пусты; то здесь, то там валялись трупы людей, застигнутых страшной заразой, и обнаженные до пояс колодники, вымазанные дегтем, волокли по улицам трупы, зацепив их баграми, чтобы свалить в общую яму.
Невыносимый смрад стоял в туманном воздухе, сеял мелкий дождь, и среди безмолвия, при виде смерти и общего запустения страх проникал в душу каждого и заставлял думать о Божьем гневе.
– Согрешили, окаянные! – вопил юродивый, бродя из улицы в улицу. – За никонианцев и ревнителей гибнут!
Князь Теряев проехал Кремль и Белый город и стал заворачивать к Москве-реке, когда увидел каких-то людей, которые спешно входили в дом и выходили из него с сундуками и узлами, складывая все на телегу.
– Воры! – решил князь и хотел их остановить, но потом раздумал.
– От своей кражи погибнут, – подумал он с усмешкой.
А люди, накладывая воз, весело переговаривались.
– Все к Сычу волоки, там поделимся. Панфилушка, волоки сундучок-то!
Панфил, бывший холоп воеводы Матюшкина, ухватил огромный сундук и, напрягшись, бросил его в телегу.
– Эка силища у лешего! – проворчал Шаленый.
– Трогай, что ли! – закричал Косарь, и телега, скрипя колесами, двинулась по улице.
Для них чума явилась пособницей их подлого дела. Они бесстрашно входили в зачумленные дома, где еще валялись трупы умерших, и ограбляли все, избегая только носильного платья.
– К золоту да серебру не пристанет, – правильно рассуждал Мирон, их атаман, и они тащили складни, ризы с икон, кубки, посуду и кубышки с деньгами, не боясь ни приказов, ни приказных.
Князь Теряев ехал дальше и вдруг в ужасе остановился, словно окаменев в седле.
Боярыня Морозова, нежная красавица, с головой, повязанной убрусом, сама, своими белыми руками держала голову охладевшего, скорченного трупа, в то время как верный ее слуга Иван и сенные девки несли труп на длинных полотнищах.
Князь пришел в себя и, спешно соскочив с коня, бросился к Морозовой.
– Федосья Прокофьевна, – закричал он, – что делаешь? Али не жаль тебе живота своего!
– Все в руках Господа моего, – с трогательной простотой ответила боярыня, – без Его воли не упадет и волос с головы!
– Но ведь это смерть!
– Попущу ли, чтобы праведный остался без погребения в добычу псам? – ответила она так же просто, и князь не знал, что ей ответить, и растерянно смотрел на нее.
Мрачно ходил он по своим опустевшим покоям и неотстутно думал о молодой красавице.