— Это только чувство жеста. Вы по моей вине попали в эту западню: без меня вас не было бы на освящении. Я уровняла снова, — сколько могла, — шансы игры. Только.
Она снова опустилась на козетку.
— Вы для меня теперь, когда я знаю, — пленник-гладиатор, скиф. Я выпускаю вас на арену. Но если вы не отобьете удара, — поверьте, я первая опущу палец к земле: «Добей его! Pollice verso!»
Лора подошла к нам, досадливо потирая руки.
— Несносно! Когда Чегодаев проигрывал, они присосались к нему. Теперь, когда ставки текут обратно в его карманы, — у них не хватает духа встать. Отчего у мужчин, даже породистых, эта подлая жадность?
— Можно ему пройти в твой кабинет, Лора? Он хочет поговорить по телефону.
Она, улыбаясь, показала на циферблат.
— Мы начинаем. Пятнадцать минут — ровно.
— Пари? — полюбопытствовала Лора.
— Если бы! Нет, рог трубит по красному зверю... Не теряйте времени.
Я вызвал номер своей квартиры.
— У телефона, — ответил низкий, невнятный, чуть хриповатый голос. — Кто говорит?
— Это ты, Сережа?
— Я, — обрадованно рявкнул голос. — Кто говорит?
— Стива Облонский, — не узнал?
— Сейчас узнал... а то... трубка чего-то... Ты откуда?
— От Карениных.
— Да, да... и я собирался. Ты один там — или еще кто-нибудь из наших?
— Все здесь: и Вронский, и Китти, и Левин.
— Очень жаль, я не смог. Нездоровится. Ты не мог бы заехать ко мне?
— Я заеду через полчаса-час.
— Прекрасно! Авек плезир! Буду ждать.
Я повесил трубку, вернулся в гостиную и сел рядом с Марфинькой.
— Что же вы? — слегка удивленно спросила она.
— Я позвонил домой: там — засада.
— Ну и что ж?
— Ничего. Я хочу послушать, как вы будете звонить в охранное.
Она взглянула на часы.
— У вас еще десять минут. Скажите что-нибудь.
— Достаточно сказать мне «срок», чтобы я считал, что он — уже прошел.
— Дикость! Вы входите в роль скифа! — она откинулась на спинку козетки и закрыла глаза.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Стулья задвигались. Игроки встали. Чегодаев, смеясь, засовывал в карман фрака толстой, обеленной манжетой рукою черный бумажник. Марфинька вздрогнула и открыла глаза.
Часы на камине пробили чистым серебряным звоном. Марфинька быстро поднялась.
— Шестнадцать минут! Я опаздываю. Куда звонить? Как это называется?
Я нашел номер губернского жандармского управления в телефонной книжке, на столике Лоры. Княгиня сняла трубку и протянула мне свободную руку.
— Это — полиция? Как? Ну да, я так и говорю. Скажите полковнику. Ах, почем я знаю его фамилию... Такой, с усами. Что значит: все?! Ну, тот, что был сегодня в клинике, когда убили Владимира Федоровича. Да, да... Княгиня Багратион.
Она переждала, закрыв глаза. Левая рука крепко сжимала мне пальцы.
— Не больно? Что?.. Я — не вам! Да, я. По поводу сегодняшнего. Я должна вам сообщить, что лицо, которое вам нужно... ну да, конечно, о ком же еще... находится сейчас здесь, на Каменноостровском, четырнадцать, квартира четыре, баронессы Лоры Тизенгаузен. Да, да. Не за что. Долго ли? Об этом я его не буду спрашивать, конечно. Это значило бы предупредить, не правда ли? Мы садимся обедать, он проходит в столовую. Больше я ничего не знаю и не хочу знать. Остальное — ваше дело. Пожалуйста. Я только выполняю свой долг, полковник.
Она положила трубку. Я поцеловал ей руку и вышел.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
У под’езда не было никого. Проезжавший лихач круто осадил лошадь.
— Прокатил бы на резвой, ваше сиясь...
Шпик?
Я прошел, не отвечая, в обратную сторону. Оглянулся: извозчик гнал лошадь дальше, к Островам. Глупо. Можно было бы взять.
До Кронверкского недалеко. Быстрым шагом я повернул с площади влево, к Выборгской. У клиник извозчик высадил больного с провожатою. Филеры не возят больных. Я нанял извозчика на Сампсоньевский.
На Сампсоньевском была в прошлом году партийная явка: провалена она? Существует и до сих пор? Сменена? В центре показываться было опасно. На вокзал? Без паспорта, во фраке? Безумие! На Гесслеровском — девяносто девять шансов из ста, что в квартире Маргариты — засада тоже...
Извозчик трусил, оглядываясь. Прошумел, самодовольно, паровик. Проспект кончался.
— Назад поверни. Проехали!
Сани завернули раскатом, торкаясь хвостами полозьев о рельсы; я перебирал в уме адреса и клички. Кого бы можно найти здесь, на Выборгской.
Булкин! Вот же к кому! Бродская, семь, кажется.
— Извозчик, есть здесь Бродская?
Он повернул платком повязанное под стеганой шапкой лицо.
— Что-то не припомню. Городовика спросим. Он должон знать.
Городовой, присматриваясь к моему цилиндру, пояснил: ехать прямо, до второго угла, налево повернуть и опять прямо. Выведет на Бродскую.