. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Нас оставалось у «трибуны» десятка полтора человек. Бирюков крикнул еще раз и вытер пот.
— На-род! Тоже... массовка!
— Слабы сознательностью, — хрипло сказал кто-то.
Бирюков пожал плечом.
— И то, откуда ей быть. Это разве рабочие? Тут кто: аппретурщики да плотники. Мало что не от сохи. Это тебе не Московская застава.
— Заторопились... Глянь-ка: бёгом пошли.
— Позо́рили что, похоже...
Бежавшие один за другим пропадали за деревьями. Луг опустел.
— Что ж нам торчком стоять середь поля? Идем, что ли?
— Итти-то все же с опаской надо бы. Народ-то не зря побег. Как бы чего не вышло.
— Мало их зря бегает, — презрительно протянул Никита. — Аппретурщиков-то!
— Береженого, брат, бог бережет. Нагайкой-то окропят не велика сласть. А ежели в каталан — на выпись из столицы? Переждем, чего тут.
— Ходим, — решительно сказал Бирюков. — Тут у нас местечко одно, особо приспособленное. Приходилось, когда, отсиживаться.
Мы втянулись в лесок. Похрустывал под ногою сухой, заждавшийся осени валежник.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
За валежником — папоротниковая заросль.
— Осторожней, товарищи, папоротника не ломай, приметно.
Опустились, отгибая перистые в рыжих завитках шершавые листы — в сырую, мшистую низинку.
— Здесь.
— Вот те и приспособлено!
Вправо, влево — сквозь сетку рубчатых стеблей, сквозь жидкий перелесок, меж шапок мухоморов, багреющих по проплешинам заросли, под чахлым березняком, — видно далеко, на выстрел.
— Тут по женскому делу и то не схоронишься. Одно слово — меньшевистская конспирация.
— Легче на поворотах, Никита!
— А вам теперь что ж, товарищ Борис? Вы будто из малых — в большие подались? Так, что ли?
— Ну и подался — тебе какая забота.
— Как не забота: у нас, чать, с большевиками по боевому делу блок: на основе межпартийного соглашения. Обольшился — мы, стало быть, с тобой как бы в родстве. Правильно говорю, товарищ Игорь?
Игорь сидит, подвернув кверху острые, щупленькие коленки. Он поджимает губы и забрасывает за ухо шнурок пенснэ.
— В родстве? — глаза тускнеют, по-нехорошему. — Наших рабочих к себе отбивать: затем только и блок.
— Чего вы, товарищ, — миролюбиво тянет Бирюков; вместе с Митрохиным, районным организатором эсеровским, он примостился на кочку, спиной в скат низины, в мягкий податливый мох, и благодушествует. — Отмитинговали, так скажем, и буде: теперь опять приятели. Тем более, что у вас по мужику главный упор: рабочий для вас, как бы сказать, — по второй линии. А так ежели судить — на одном деле стоим: чего пыняться-то.
— Это правильно, — поддержал Никита. — От разговоров все: было бы дело — не было бы пынянья. Живо бы разобрались, что к чему.
— То есть как «было бы дело»? — строго спросил Игорь. — А теперь что же, по-вашему, мы делаем?
— Это как понимать, — с неожиданным раздражением сказал Никита. — Я о своем. Я вот — пятый месяц в боевой дружине. Слово-то какое! А на поверку — звание одно: наехал солдат на палочке верхом — расходись, дай дорогу! К чему нам тогда оружие дадено? Так народ ни в жизнь не осмелеет...
— Сколько раз говорено, — поморщился Игорь. — Отдельные партизанские выступления только дезорганизуют силы. Надо ждать сигнала к общему выступлению.
— Пока солнце взойдет, роса глаза выест. Чем у нас силы мало? Силы, я скажу, в‑во! Чего, говорю, ждете? Накопление! Жадность одна. За кем, спрошу, гоните? За аппретурщиками! Это разве рабочий? Ты ему о самодержавии, а он семячки лузгает.
— Не дело говорите, Никита, — вступился Борис. — А на войне как по-твоему: увидел неприятеля — так сейчас и лезь в драку? Там маневрируют, надо маневрировать и здесь.
— Война — другое, — упрямо тряхнул волосами Никита. — Там, действительно, берется винтовкой или, как сказать, огнеметом. А в нашем деле — духом надо брать. Огнеметом его разве возьмешь, самодержавие!
— Ну, о духе-то вы, товарищ, бросьте, — усмехнулся Борис, — это та же поповщина, только навыворот. Организация, средства, план — вот в чем вся сила. На этом партия и стоит.
— По-книжному, по-читаному — оно может и так, — протяжно сказал Митрохин. — Однако по жизни нашей, надо сказать, так не оказывает. Недалеко ходить: скажем, слепец.
— Что слепец? — нервно отозвался Игорь.
— Откуда у него, скажем, сила?
И Борис и Игорь улыбнулись брезгливо, но ничего не ответили.
— От правды, — учительно и твердо сказал Митрохин. — Кто как, а они правы, слепые-то.
— В чем правы?
Митрохин помолчал.
— Как уже выразить более доступно, не знаю. В жизни своей правы.
— Перед кем правы-то? — ухмыльнулся Бирюков. — Перед теми, что ли? — он мотнул кепкой в сторону лужайки. — Послушали и потекли... во сретение... Зрячие!