Карпинский остановился и вынул руки из карманов пальто.
— Послушай, если я тебя верно понял... За кого же ты меня считаешь?
— Ты сам же определил себя «декабристом». Тысяча восемьсот двадцать пять — тысяча девятьсот пять.
Он моргнул глазами, соображая.
— Мне что-то не нравится в твоем... иносказании. Но мне не хочется углублять вопрос.
— Мне — тоже. Перед делом.
Карпинский быстро осмотрелся по сторонам. На улице были только редкие пешеходы.
— Я видел приказ по гарнизону: в четверг вы вступаете в караул.
Он тщательно раскурил папиросу, заслонив ладонями рот, и ответил не сразу.
— Да, вступаем. Но обстановка несколько изменилась.
— А именно?
— Кривенко отказался.
— Отказался?
— Ну да, — отводя глаза, досадливо пожался Карпинский. — Признаться, я с самого начала не совсем был за него спокоен: он вообще очень неуравновешенный.
— Никто же ему не предлагал: сам вызвался...
— Вызовешься! Видел бы ты, как его тогда, в лагере, великий князь Владимир костил. Прямо матерным словом, как извозчика... Офицера, гвардии! Да еще при всех — весь генералитет на линейке был; и при государе: его величество изволил улыбаться... За ерунду, в конце концов... С кем на дежурстве промашек не бывало. Кривенко — из старых дворян. Он, конечно, взорвался. За обиду — расчет на кровь. На дуэли с высочайшими не дерутся. «Сквитаемся цареубийством». Ну и предложил: в первый же внутренний караул. И ежели бы через день или даже через неделю... сделал бы.
— Когда отказался Кривенко?
— Вчера за ужином. Таубе, баронессу, помнишь? Белокурая такая, кипсечная, он за ней уже второй сезон ухаживает. Кажется, дело у них на свадьбу пошло. Он, по крайней мере, на это определенно намекнул. Ежели так — поручику, действительно, рисковать головой смысла мало... Вчера вечером отказался. Я не успел еще поэтому дать тебе знать.
— Кем же вы решили заменить Кривенко?
— Заменить? Об этом я не подумал даже, разве найдешь замену? Из наших никто не возьмется.
— Значит, придется со стороны?
— Что ты! Каким способом? Загримировать кого-нибудь под Кривенко? Солдаты опознают. Да и офицеры... ведь в роте кроме Жигмонта и Кривенко — своих нет. Сухтелен может еще считаться нейтральным: в случае чего, я думаю, его удалось бы уговорить. Но оба моих штабс-капитана — и Бринкен и Полторацкий — монархисты такие, что к ним не подступись. Да я не знаю даже, согласились ли бы на обмен Жигмонт и сам Кривенко. Нет, абсолютно невозможно... Придется поставить крест.
... Грим, конечно, вздор. Но упустить такой случай... Во внутреннем карауле удар удастся шутя. Здесь не может быть неудачи...
Я посмотрел Карпинскому в глаза.
— А сам ты? От своего решения, которое принял, когда Кривенко предложил себя, ты не отказываешься?
Карпинский выдержал взгляд.
— Конечно, не отказываюсь. Дворцовый переворот — не бунт. Я уверен, он всеми был бы встречен сочувственно. Николай не популярен — даже в гвардии... кроме конвоя его величества, с которым он каждый день играет на биллиарде. Но конвой... Мирзоевы и Ахметбековы... разве это в счет... кавказская знать, баранье дворянство...
— Тогда... вот что. Ты можешь достать образец подписи полкового ад’ютанта и вашей печати? — Это зачем? — подозрительно глянул Карпинский.
— Кривенко подаст рапорт о болезни. В четверг, перед выступлением роты во дворец, к тебе явится офицер и пред’явит приказ о прикомандировании к твоей роте. Ты возьмешь его — вместо выбылого Кривенко. Он пойдет с вами в караул, а дальше — все само собою понятно.
Карпинский остановился.
— А это, знаешь... идея, — сказал он с расстановкой. — Это даже лучше Кривенко, потому что при такой постановке полк остается в стороне. Можно даже еще тоньше сделать: пусть он присоединится уже на ходу роты. Ведь может же он запоздать... А на ходу, совершенно понятно, что я не проверил документа. Как его проверишь? А приказ — у вас там... сумеют?
— Форму, образцы подписей и печати ты мне дашь сегодня же. У нас еще два дня: в паспортном бюро партийном успеют. Вы вступаете в полдень?
Карпинский кивнул.
— Да. А подписи и печаль достать — ерунда! На любом приказе. Я даже бланк тебе достану, если хочешь, для верности. Вышлю на минутку писаря из канцелярии и возьму. Это все — пустое дело.
Он совсем разгорелся.
— Чудесно выйдет. А главное — полк в стороне. Признаться, у меня по этому делу немножко на сердце посасывало: замешать полк. А ежели да неудача? Грязью закидают... Ах, как ты славно придумал...
И вдруг оборвал сразу.
— Постой. А у вас найдется там настоящий, чтоб знал устав и вообще... с выправкой. Ты меня знаешь: я — службист, и горжусь этим. У себя в строю, в карауле я растёпу какого-нибудь допустить не могу. И чтобы мундир... Вот еще это... Как с мундиром? Какого полка? Как бы не нарваться. В Питере отпускников всегда труба нетолченая. Встретишь, кого не надо.