— Да зачем я ему занадобился?
— У тебя деньги с собой есть?
— Много надо?
— Почем я знаю, сколько! На ужин у этого, — как его — Контана.
— Силы небесные! С кем это ты собралась?
— Да не я, ты.
— Я?
— Как же это тебя Игорь не разыскал, он бы об’яснил все гораздо лучше, наверное. В общем, так: сегодня, в десять часов вечера ты должен быть у Контана. В общей зале тебя будет ждать американец-корреспондент... а может быть, и не корреспондент, а что-нибудь другое.
— Шпион?
— Да что ты! Политический. Он очень интересуется партией и особенно военной организацией. И союзами твоими. ЦК сказал, чтобы тебя послать с ним переговорить. Обязательно. И сегодня. А то он уезжает, кажется. Словом, на сегодня назначили.
— На что это нужно?
— ЦК знает что делает: если он говорит — надо, значит надо. А ты сам не понимаешь? Американская печать — свободная; оттуда попадет во все газеты мира.
Она зажмурилась.
— Голубчик, ты уж, пожалуйста, постарайся для партии... Покрасивее и побольше. А Игорь ему про тебя уже наговорил... такого! Он обещал о тебе даже статью особую написать, честное слово. Видишь, он какой, Игорь. А ты как к нему... всегда волком.
— Вот он в отместку и втравил меня в эту ерунду.
— Ерунду? Да, я тебе главного не сказала, кажется. ЦК велел передать: там, у американца этого, повидимому, пункт какой-то есть секретный. Так если он заговорит о нем, считай, что ты уполномочен партией ответить утвердительно.
— Это что ж еще за авантюрный роман?
— Брось, Михаил, ну, пожалуйста. Ты бы должен быть рад, что тебе дают ответственное поручение, что ты будешь представлять партию перед американской прессой.
— Сказал бы я тебе, Даша... Ну, не буду, не буду... Как мне ее узнать, прессу?
— У него будет красная гвоздика в петлице.
— Кто их не носит в петлице, красных гвоздик.
— Чашечкой вниз. И у тебя — тоже.
— Это другое дело. Пароль?
— Пароля нет. Просто — чашечка. Ты все запомнил?
— Особенно запоминать нечего, но, по-моему, незачем итти. Поскольку Игорь меня не разыскал, он, наверное, дал отбой.
— Да не дал же! Мы адрес американца не знаем. Игорь оттого и волновался так, что предупредить никаких нет способов. А зря его проморить в ресторане — обидится, еще напишет что-нибудь нехорошее. Как словно, что ты именно сегодня зашел. Точно за этим...
— Я к тебе не за этим шел, Даша.
Она насторожилась.
— У тебя что-нибудь новое есть?
— На душе скверно.
Она быстро пересела ближе. На маленьком, бледном, с синими прожилками лбу тонкие-тонкие собрались морщинки.
— Что ты, родной? Отчего скверно?
Я прислушался к себе.
— Кажется, я тут не дело затеял.
— Что такое?
— По Офицерскому союзу. Завтра — случай исключительный. Император выедет из Царского Села в Зимний дворец. Караул заступает рота, в которой из шести офицеров трое наших. Один из офицеров взялся...
Даша вздрогнула и сжала руки.
— Господи... Николая?
— Да.
— Вот счастье!.. А он... совсем, совсем надежный, офицер этот?
— Совсем.
— Почему ты уверен?
— Потому что он за три дня до срока откровенно и прямо отказался.
— Отказался? Что же ты говоришь?
— Вместо него пойдет другой член союза.
Она закрыла глаза и провела рукой по щекам, от виска к подбородку. Стрелки в дешевом будильнике громко и грубо отщелкивали минуты по кругу. Даша спросила, не открывая глаз:
— Как же ты пройдешь?
— Пройду! Устроили и оформили; я заказывал печать, помнишь? Как раз для этого.
— Бомбой?
— Что ты, разве это оружие.
Она поднялась и быстрыми, мелкими шагами прошла по комнате к двери, назад и опять к двери.
— Центральный комитет знает?
Я покачал головой.
— Опять! Так же нельзя, Михаил. Ты опять в одиночку. Итти на такой акт...
— Он еще не сделан, акт. И я не знаю, — будет ли он вообще выполнен. У меня никогда еще в жизни не было так слякотно на душе, как сегодня, Даша.
— Тяжко? — она нагнулась и ласково заглянула в глаза. — Перед смертью это бывает, Михаил. И это даже должно быть, даже хорошо, если есть. Смерть — великая тайна. Может быть величе́е тайны жизни. Как мы в жизнь приходим? Ничем: человечий зародыш такой же, как всякого животного... А уходим... каждый по-своему великим уходит, Михаил... Даже самый незаметный, проживший так, что сосед его не слышал... И он уходит великим. Куда?.. Тайна. И о ней хорошо думать: мысль о смерти подымает во весь последний, самый большой рост... нельзя выше. Не нужно ее отгонять. Да и все равно не отгонишь. Только измучаешься напрасно. Лучше умереть раньше, чем жизнь ушла, раньше, чем возьмут...
— Меня не возьмут.
— Не говори так, — испуганно и торопливо проговорила Даша. — Это оттуда, из чужого мира. Бравада. Когда на смерть идешь...