Генерал продолжал улыбаться.
— А я то думал, как в Атаманском... Не знаете: братья Черемховы, как же! Двойни — в одном чине, в одном полку, на одно лицо — только у одного глаза чуть-чуть косые, у другого нет. Однакож, и второй, когда выпьет, тоже начинает косить, и тогда их мать родная не разберет. Только по бороде и отличают: полковой командир первому приказал бороду отпустить, а то скандал: случись что — не знаешь, с какого брата взыскивать. Был с ними, я вам скажу, на почве этого, так сказать, полового сходства, такой анекдот... Свеженький, только что слышал.
«Только чтоб разговор начать...» Так вот зачем генералу понадобилось в нас сходство...
Комендант уперся животом в стол и, снизив голос, рассказал нецензурнейшую историю... в которой слушатель без труда мог узнать один из наиболее игривых эпизодов Декамерона.
Осолдаченный Бокаччио! Если бы хоть одному из нас за столом было до этого дело!..
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Мы закончили завтрак в беседе на гарнизонные темы и на злобы дня: пал «Геркулес», выигравший в прошлом году всероссийское дерби; гвардейской артиллерии хотят вернуть кивера; великий князь Константин читал в Эрмитаже новую свою поэму.
— На Гефсиманскую тему...
— Мифологический сюжет?
— Стыдись, Жигмонт. Что ты делаешь, когда бываешь в церкви! Канун Голгофы.
Комендант, подливая ессентуки в лафит, сказал спотыкающимся, старческим шопотом:
— Его высочество, говорят, имел его величество в виду. Действительно, времена тяжкие! Их величествам пришлось в нынешнем году отказаться даже от обычной поездки в Ливадию. Как угадать, под какую шпалу злоумышленникам вздумается заложить динамит? Год без солнца, без моря... Затвор в Царском. Подлинно, Гефсимань...
Вошел и вытянулся осанистый фельдфебель.
— Ваше высокородие! Из полка, в распоряжение вашего высокородия, ефрейтор Родионов.
Карпинский посмотрел на часы и озабоченно качнул головой.
— Что они там провозились так? Давай его сюда.
Фельдфебель посторонился и пропустил вперед красавца-солдата в новом, чудесно пригнанном мундире, в начищенных доотказа сапогах; на белом широком поясе — горящий медью рукоятки тесак.
Он отрапортовал о прибытии. Капитан откинул голову, любуясь.
— Молодец, Родионов!
— Рад стараться, ваше высокородие!
— А ну-ка дохни! Рот-то прополоскал, на случай?
— Так точно, ваше высокородие. В околотке... как об’яснить: ад-еколоном полоскали, ваше высокородие.
— Одеколоном? — поднял брови капитан. — Вот это здорово! Жжет наверно?
— Так точно, ваше высокородие. Жжет.
— Ну, иди, послужи государю.
— Рад стараться, ваше высокородие!
— Пойдем, богатырь, — вытащил тело из кресельных ручек комендант. — Вы не беспокойтесь, капитан, оставайтесь при карауле. Его величество не дал указания на то, чтобы вы лично представили ему больного.
ГЛАВА XV
ВНУТРЕННИЙ КАРАУЛ
Карпинский любовным взглядом проводил повернувшуюся лихо, налево кругом, плечистую фигуру и сразу потемнел, отведя глаза к нам. Мы остались сидеть, как сидели.
— Жигмонт, запри дверь.
Сдвинув рукой прибор, Карпинский положил перед Бринкеном два — ровным цветом зажелтевших под косым и вялым солнечным лучом — приказных листка.
— Слово за тобой, Бринкен...
Бринкен отстегнул крючок мундира: лицо стало снова наливаться кровью.
— Чего ты, собственно, хочешь?
— Брось, Бринкен, — зло сжав руки, резко выкрикнул Карпинский. — Это моя рота и я — не ты — отвечаю за караул. Что это за офицер? И зачем он здесь?
Бринкен молчал. Никольский, покусывая ус, смотрел на него злым и пренебрежительным взглядом.
— Я скажу, — внезапно проговорил он звонким детским голосом. — Я скажу, потому что — так или иначе, Бринкен, — мы с тобою — конченные люди. Зачем я здесь? По долгу присяги...
— Я не имею чести вас знать, — холодно, прямя плечи, оборвал Карпинский. — Потрудитесь замолчать. Перед полком и мною отвечает Бринкен. Я вас спрашиваю вторично, штабс-капитан, не как товарищ, — как старший по команде.
Бринкен подернул головой и встал.
— Ах, так! Не как товарищ... Ну, извольте. Я повторю то, что сказал Никольский: мы здесь по долгу присяги.
— Бросьте загадки, мы не в petits jeux играем!
— Вы правы... мы играем головами. Я могу сказать прямее, если для вас не ясно, капитан, каков долг присяги для каждого, кому родина и престол — не пустое слово. Для нас, монархистов, — принадлежность, моя к «союзу дворян, верных присяге», вам небезызвестна, капитан Карпинский, — родина и престол — святые слова. Во имя их мы приняли на себя грех — цареубийства.