— Твое счастье, — сказал он, запинаясь. — Я знаю ход отсюда: вторая комната, винтовая лестница вниз, коридор — прямо к караулу.
— Тише.
Он глубоко вздохнул и замер.
Зал пуст. Ни шороха. И звонко слышно — в тишине этой — слабое пристукивание одиноких шагов, срывающееся позваниванье шпор. Кто-то шел, неровно, точно путаясь ногами.
Я взглянул на Карпинского. Он стоял, вытянувшись во фронт, на полшага вперед от меня, плотно зажав глаза вздрагивающими, напряженными веками. Он почувствовал взгляд, свел ко мне, полураскрыв, глаза, и сказал свистящим шопотом:
— Чем?
Стилет был подвязан к запястью левой руки, рукоятью к ладони: обшлаг мундира широк — легко достать и левой и правой рукой. Я не ответил. Он снова сдавил веки еще крепче и зашептал сквозь стиснутые зубы:
— Нет, нет, нет... Слышишь, нет. Слышишь, нет...
Шпоры звякнули совсем близко: император вошел в зал.
Венгерка лейб-гусарского полка с золотыми шнурами туго обтягивала подваченную выпуклую грудь, черный барашковый стоячий низкий воротник уходил под бороду. Лицо — одутловатое, с краснотой на скулах, наклонено вниз. Глаз я не видел: он смотрел себе под ноги. И, видимо, думал.
Посреди зала он вдруг остановился, вобрал голову в плечи, переступил ногами, путаясь шпорой о шпору, и странно, по-мертвячьи зажелтевшей в полусумраке зала рукой провел по волосам.
Веки Карпинского вздрагивали на пути моего взгляда: он еще чуть-чуть выдвинулся вперед, все теснее поджимая к телу локти.
Опустив руку, император сомкнул каблуки, подбоченился и сказал вполголоса, словно пробуя тон:
— Молодцы, брат-цы!
Затем притопнул лихо шпорой, вынес, как на параде, левую ногу, и пошел дальше, печатая «с носка» шаг по паркету... Дзынь, дзынь...
Карпинский отжал локти; руки свисли. Он тяжело и часто задышал и открыл глаза.
Фигурка в венгерке, покачиваясь, мелькнула в дальнем просвете. И тотчас, следом, из пройденной залы, поползли быстрым ползом вдоль стен, западая за мебель, за колонные выступы, неслышные желто-серые тени. Передовые, дотянувшись до распахнутых створок, осторожно, как на разведке под прицельным вражьим огнем, выдвинули головы, следя за удаляющимся. Выждали и шмыгнули, легким оборотом, по-мышьи — в потемь дальнего зала. Еще минута или две... и опять кругом тихо и пусто...
«Проследовал...»
— Идем, Карпинский.
Он отер рукавом, по-солдатски, пот со лба. И, не глядя, повернул ручку двери.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Мы вернулись в караульное помещение по винтовой лестнице, коридором. Караул был в строю. Жигмонт, с шашкой наголо, не по-уставному — настороженный и подтянутый, ждущий, — недоуменно глянул нам навстречу.
— Вольно! — отрывисто бросил Карпинский. — Составь ружья.
Жигмонт бегом догнал нас у входа в офицерскую комнату.
— Что ж вы?
— Кончено! — Капитан подошел к столу, придвинул бутылку и налил, плеская вино на скатерть.
— Карпинский...
— Кончено, говорят тебе! — почти выкрикнул тот, вторично наполняя стакан. — Бринкен, прими роту; я сменяюсь.
Жигмонт отошел ко мне.
— Что случилось?
— Ничего особенного.
— Вы не встретили Николая?
— Встретили. И с глазу на глаз.
— С глазу на глаз? А внутренняя охрана?
— Жуткие люди! Карпинский, повидимому, никогда не видал этих охранников раньше.
— И я не видал. Они прячутся. Они помешали?
— Да нет же! Кроме нас не было никого. И сзади — свободный выход.
— Почему ж ты не ударил?
— Шут! — крикнул, вслушавшись, Карпинский. — Ударить! Если бы ты видел... ты снял бы мундир и надел бы рясу... или больничный халат... Убить! Жизнь хуже смерти. Я должен бы арестовать вас во имя революции, господа цареубийцы... А они еще гоняются за ним, голова в петле!.. Один только и есть мудрый, да и тот — Антоний Волынский! Да, да, Бринкен, не смотри на меня быком...
Он поискал по столу и пододвинул к себе недопитую бутылку.
— Так как же, поручик Силин? — «Идем, Карпинский?» Просто, как апельсин! Отчего ты мне не сказал сразу: «Чем?» — «Ничем». Ты знал тогда уже, я теперь до глазам помню... Зачем ты пришел?
— Чтобы иметь право не ударить, надо подойти на удар.
— Уверился? — подмигнул кривой усмешкой капитан. — Подвел черту и — вывод. Я то-ж-же делаю выводы.
Бринкен, сжав губы, переводил взгляд с меня на Карпинского.
— Ты в самом деле уходишь?
Капитан отогнул от стакана наклоненное горлышко бутылки.
— А ты видел когда-нибудь, чтобы я пил в карауле?