Вдруг у соседнего костра весело и громко заиграл баян. Каким-то особенно бурным вихрем зазвенел разухабистый «казачок» и понесся по вечернему лесу с выкриками, присвистыванием и прихлопыванием.
— Саид приехал! — послышалось отовсюду.
— Да, это он со своими разведчиками. И сразу чувствуется, что с победой, — вскочил вдруг Бовкало и дружелюбно, в то же время не без зависти посмотрел в сторону разведчиков.
Появление роты Саида в отряде всегда замечалось по нежным переливам баяна. Только в его роте был хороший баянист, и о настроении ее бойцов, ее командира, когда они возвращались с боевого задания, люди узнавали по музыке — либо веселой и задорной, либо грустной. Саид, этот неукротимый узбек, почему-то больше всех других танцев любил украинский «казачок». И если боевая операция прошла удачно, он, прежде чем доложить о ее результатах командованию, приказывал баянисту играть этот веселый танец: пусть-де все знают, что рота Саида вернулась с победой. Если же роту постигала неудача, баянист или вообще не брал в руки баян или наигрывал какой-нибудь грустный мотив.
На этот раз рота Саида уже вторую неделю находилась в засаде на Киевском шоссе, и по тому, как лихо теперь звенел «казачок», было ясно, что у него какая-то особенная победа.
— Саид прибыл! Слышите, Петр Михайлович! — будто из-под земли вырос обрадованный Микола Полтавец. — Наконец!
Он особенно переживал из-за столь длительного пребывания товарища в опасной засаде, даже просил Грисюка, чтобы и его послали на помощь Саиду. Теперь просто торжествовал:
— Пошли, Петр Михайлович! — И, не дождавшись ответа, направился к шумной гурьбе.
— Беги, — ласково, по-отечески, промолвил ему вслед профессор.
Из шалаша вышел Грисюк.
— Ну что же, пойдемте, Петр Михайлович, — пригласил он. — Посмотрим, по какому это поводу так расшумелся Саид.
Между двумя кострами, на площадке, в тесном кольце партизан, как вихрь носился Саид в веселом украинском танце. В новом немецком офицерском кителе без погон, в черной широкой кубанке, обвешанный гранатами различных систем, двумя пистолетами и серебристым моряцким кортиком у пояса, он был поистине красив и победно грозен.
Профессору невольно вспомнилось, как выглядел Саид в прошлом году, когда лежал в палатке на примитивном операционном столике с разрезанным животом, бескровный и еле живой.
— Вишь какой лихач! — подмигнул Грисюк.
Находясь в засаде, рота Саида подбила два танка и теперь весело отмечала победу. Танцоры один за другим врывались в круг. У них под ногами гудела, ходила земля.
А через час в яру было уже темно и безмолвно, как в пустом погребе. Ни звука, ни искры огня от недавно еще шумного лагеря не осталось. Только глухой гул, как затихающая буря, все дальше и дальше уходил куда-то во тьму.
Разведка разгадала замысел карателей, собиравшихся окружить к утру лес. Это подтвердил и прибежавший в лагерь связной из Томашовки от жены профессора Александры Алексеевны.
Отряд спешил до рассвета перебазироваться.
Если бы кто-нибудь днем побывал в этих диких лесных бездорожных чащах, пересеченных глубокими ярами, заросшими рвами, густо заваленными стволами с корнями вывороченных деревьев, он никогда бы не поверил, что здесь не только ночью, но и днем можно проехать на телеге. Но обстоятельства требовали, и партизаны пробивались через непролазные чащи во тьме с большим обозом.
Отряд растянулся длинной цепочкой. От головы до хвоста колонны было, пожалуй, не менее двух километров. Двигались настороженно, не выдавая себя ни единым выкриком, ни единым огоньком. Все шли пешком, на возах помещались только боеприпасы и раненые, шли на ощупь, наугад, ориентируясь по шороху впереди идущих. Никто не представлял, куда можно выйти из этих зарослей, и каждый целиком полагался только на того, кто шел впереди.
Отряд вел Грисюк.
Темень обступала со всех сторон так густо, что не видно было даже самого себя. Люди спотыкались, падали, поднимались и снова продолжали путь. Иногда то тут, то там с грохотом летели с обрыва телеги, их вытаскивали, а иной раз приходилось вытаскивать не только возы, но и коней.
Когда переворачивался воз и раздавался стон раненого, возле него тотчас же слышался заботливый голос профессора:
— Помогите раненым! Только осторожно.
Профессора узнавали по голосу и были очень недовольны, что он шел пешком. Упрашивали сесть на телегу, но вскоре снова слышали его озабоченный голос возле раненого уже в другом конце колонны.