Вскоре данные, которые затребовал директор, лежали на его столе. Пробежав по столбикам цифр и сравнив их с теми, что были в записке, продиктованной из министерства, Никаноров успокоился: расхождений больших не было. На лбу его расправились складки, и вскоре он уже полностью переключился на свои личные пометки, знаки вопросов, на точечки, которых в блокноте было множество.
Двадцать ноль-ноль. Пора начинать.
Никаноров, слегка повернувшись влево, включил пульт, и огоньки замигали на панели, вызывая какое-то радостное оживление.
— Пружинный, как обстановка? У вас тридцать тонн отставание по клапану. По кольцу. Мы уже говорили с вами. В чем дело? И о работе транспорта прошу доложить, Виктор Петрович.
— Говорит Зарубин, — новый начальник пружинного цеха, хотя в производстве и не был новичком, но волновался. — Тимофей Александрович, вы правы: обстановка у нас не из лучших. Но дело не в нас. Во-первых, металл на клапан подали бракованный: ломался. Пока меняли маршрут, темп потеряли. Теперь металл получили. Хороший металл. Почему так говорю? Потому что сейчас закончили наладку: пружина пошла. Но если не дадут три погрузчика, причем до утра, а не на час-два, то план не гарантирую. И еще одна просьба.
— Виктор Петрович, — перебил его Никаноров, — вы не ответили на мой вопрос, а уже с просьбами.
— Извините, Тимофей Александрович. По кольцу, заверяю вас, закроем все позиции.
Никаноров улыбнулся. Ему определенно нравился этот крепкий, загорелый холостяк Зарубин, любивший носить рубашку в крупную клетку. Эта его рубашка и привлекла внимание Никанорова: как ни придет директор в библиотеку, где он любил порыться в новинках и сам, за столом уже сидит этот крепыш. С тетрадками, с книжками. Никаноров поинтересовался у библиотекаря, что, дескать, за парень? Оказывается, крепыш в рубашке с крупными клетками работает начальником участка, готовится к защите кандидатской. На заводе оказался по распределению. Директор записал фамилию, а потом потребовал его личное дело. Послужной список Зарубина его устраивал — из самой гущи народа: тракторист колхоза «Парижская коммуна», армия, институт, цех автонормалей, где работал мастером, потом начальником участка. Никаноров пригласил его к себе. И вот прошло всего несколько месяцев, как в пружинном заговорили, что рука у Зарубина твердая.
Чувствуя, что немного отвлекся, Никаноров поспешно произнес:
— Слушаю вашу просьбу, Виктор Петрович.
— Прошу отдел сбыта, чтоб вагонами меня не зажимал. И транспортом помогите. У меня все, — окрепшим и более уверенным голосом высказал Зарубин.
— Заготовительный, что у вас с клапаном? — продолжал оперативку Никаноров.
— Проталин говорит. Задержка, Тимофей Александрович, вышла — мотор сгорел. В тринадцать часов случилось. Пока меняли… Но мы работаем на двух станах. Металл будет.
— По пружинному, — подводил итоги Никаноров, — вагоны цеху дать. Северков, почему погрузчиками не обеспечили?
— Аккумуляторы сели. Заряжаем. Да и людей у меня больше нет. Хоть сам за баранку садись.
«Наверняка, Зарубину подножку ставит, — подумал Никаноров. — Кому ставит? Конечно, не Зарубину, а мне за своего друга».
Никаноров выпрямился и более жестко заговорил в микрофон, чем-то напоминающий миниатюрную головку змеи:
— Заряжать, товарищ Северков, надо не в рабочее время. Предусматривайте на будущее. О людях заботьтесь сами. Вы начальник цеха. И как это сделать — знаете. А если нет людей, можете попробовать сами. Не возражаю. Порулите. Это никогда не лишне. — Никаноров переключился на корпус холодной высадки. — Доложите обстановку, Кузьма Петрович.
— По тоннажу, по валу… декаду… по… завал, — пробурчал в эфир Фанфаронов.
— Непонятно. Говорите в микрофон. Нормально. И не кричите, если не трудно.
— По тоннажу, по валу, говорю, декаду вытянул. По номенклатуре — завал. Особенно М‑6, М‑8.
— Как же так, Кузьма Петрович? Я ведь вас просил лично проследить за болтами этих позиций?
— Виноват, Тимофей Александрович, где-то не дожал.
— Надо не жать, а организовывать. И спрашивать. Чтоб производственный механизм как часы работал.
— Всю вину на себя брать не могу. И не собираюсь. Не в первый раз подвел Яктагузов. Замучил с этими шурупными плашками. А его никто не ругает, никто с него не спрашивает. Ему только знамена присуждают.
«Ну, прорвало», — подумал Никаноров и приостановил:
— К чему так злобно говорите? Он же коллега. Организуйте работу в корпусе, как у Яктагузова, и у вас будут знамена. С инструментальщиками мы сами разберемся. Я на днях лично зайду к ним. У вас, Кузьма Петрович, другая причина. Вы темп потеряли. Потеряли после первой декады, когда линии на втором участке были выведены из строя. Ваш метод — это вчерашний день. Теперь другое требуется. Научная, рассчитанная по часам и минутам организация труда. Основа же всего — ответственность и дисциплина. Это касается всех, товарищи. Психология многих должна стать другой. Предупреждаю: спрашивать за выполнение государственного, — Никаноров интонацией голоса выделил последнее слово, — государственного плана буду со всей строгостью.