Выбрать главу

Осипов вспомнил о том, как в четырнадцать лет у его сына обнаружилась страшная болезнь — коарктация аорты. Или по-народному — порок сердца. Проявилась она не сразу. К этому времени Андрей заметно сник: совсем не стал бегать, меньше гулять, а больше дома находился. Вялый, инертный, он менялся на глазах. И когда поинтересовались: в чем дело? Впервые пожаловался на сердце. Пошли проверять — коарктация аорты. Без операции не обойтись. Вот тут Фанфаронов, сам Кузьма Васильевич, больше всех помог: устроил в клинику Тузова, известного «сердечника», с сыном которого учился в школе. Операцию делал сам академик Тузов — гордость города, всей области, и вообще именитый в стране медик. Он является вторым отцом Андрея. Конечно, Фанфаронов и по другим вопросам помогал, что и говорить — никогда не отказывал. И на ВДНХ он отстаивал. И участок для сада выхлопотал. И квартиру двухкомнатную. А теперь Андрей — отец двоих детей. Поэтому Осипов и прощал Фанфаронову многие его выходки. Другие не прощают. Посылают его подальше. Однако Кузьма Васильевич неисправим. Это беда его. Грубости в нем, пожалуй, не меньше, чем и напористости. А на днях принялся наводить порядок в столовой. Взял за шиворот слесаря шиха, участника войны.

Давно не срывался Кузьма Васильевич. И вот опять не сдержался. Теперь, наверное, и сам казнится. Скандал на весь корпус.

Каждый получает то, что заслуживает. Фанфаронов и Никаноров. Два больших человека, а какие они разные? Наш, в случае чего, сразу весь закипает и кидается, сломя голову, в бой. Шумливый, напористый. Никаноров, напротив, внешне совсем спокоен. Кажется, ничто не может вывести его из себя. Однако «мягко стелет — жестко спать». И скажет, вроде, негромко, обычным голосом, а в нем за километр металл слышится, и не хочешь, да сделаешь. А говорит всегда весомо, убедительно, каждое слово к месту, в самый аккурат. И что это я, — подумал Осипов. — Как в той песне. «Тихо сам с собою, тихо сам с собою я веду беседу». Беседа беседой, работать надо. План есть план.

Много дней, обиженный на Осипова за угрозу, за общение с Никаноровым, за дурацкое предложение ликвидировать промежуточное звено — корпус, ходил Фанфаронов по территории и думал, как же свести счеты с этим неблагодарным наладчиком. И вот, наконец, его осенило.

В кабинет Фанфаронов поднялся, напевая. «Кажется, нашел! — потрогал себя за подбородок, потер ладони одна о другую. — Да, нашел. Представлять продукцию завода на ВДНХ будет не Осипов. Он нужен здесь. Тра-ля-ля-ля!»

Вспомнив кулак рабочего, мощный, с желтоватыми потеками масла, он сразу прекратил пение, с ужасом подумав: «Вот если бы приложился?! Не сладко пришлось бы. Как это называется, когда глаза соловеют? Когда человек лежит на полу — это нокаут. От осиповского кулака, не мудрено, можно получить и нокаут. Но ведь не ударил бы! Не такой он человек. Просто попугал. Однако товарищ Осипов забывается. Нас пугать ему не положено. И мы устроим ему за это тоже нокаут, не боксерский, другой, не менее чувствительный, чтоб знал, как выступать на партийном собрании».

А главное, — размышлял Фанфаронов, — выступил опять после встречи с директором. Вот спелись — водой на разольешь. Не ведал, что у Никанорова такая неодолимая тяга к общению с рабочими. Авторитет укрепляет. Ну и пусть. Беспокоит другое: Никаноров методично, шаг за шагом, идет к своей цели и убирает с дороги неугодных ему людей. Кудрина снял. Молотильников сам «ушли». В лесотарном начальника заменил. А Петра Васильевича Наместина, ставшего недавно, всего год назад начальником цеха, тоже выгнал. Говорят, припомнил дежурство в ДНД и за позор сына отомстил. А сколько мастеров, начальников участков? Теперь дошла очередь до меня. Обложил, как медведя в берлоге. Неужели все? А что тогда мне предложит Никаноров? Кудрина мастером. Простым мастером на отстающий участок. И пояснил, напутствуя: «Если сможете показать себя, тогда мы посмотрим, куда вас определить. Вакансии у завода будут». А меня, может, в бригадиры пошлет? Неужели цех не доверит? В случае чего, не постесняюсь, сам попрошусь в новый цех. Кадры подберу — и мы еще покажем себя. И еще нос утрем всяким там Яктагузовым.