Ольга была в шелковом халате, плотно облегавшем ее ладную фигуру. Никаноров обратил внимание, что отвороты халата выходили на плечи, раскрывая тугие груди. Он и не хотел, и не мог совладать с собой, поэтому то и дело поглядывал на них украдкой, думая, как же ловко она придумала эту зазывалку-соблазнительницу.
На столе в хрустальных вазочках стояли галеты, зефир. Сахарница и раскрытая коробка шоколадных конфет. Варенье из смородины.
Пили маленькими чашками. После четвертой Никаноров почувствовал, что хочется растянуться на диване, полежать немного. Но ему предложили только кресло.
Говорить самому не хотелось. Ему было приятно слушать как говорит Ольга. Не важно что, важно как: тепло и душевно. И глаза просветленные. А в зрачках любопытство и ожидание. Я, подумал Никаноров, тоже жду. Чем же закончится наша неожиданная встреча? И тут он вынужден был признаться — уходить, вот так, встав, и к двери — ему не хотелось. А ночевать никто не предлагал, да и нельзя ночевать-то. Интересно, в чем заключается это среднее между «не хочу» и «нельзя»?
Ольга говорила о работе, которая ей нравилась. А мысли Никанорова все больше и больше сходились на этом среднем. Какое же оно это среднее? Как оно будет? А ведь будет! У нее и телефон есть. И никто не звонит. И хорошо. Значит, не избалована. Хотя внимание ей мужчины, безусловно, оказывают. Внимание должен оказать и я. А как оказать ей это внимание?
Ольга сидела напротив, на широкой тахте, укрытой ковром, который спускался сверху, от самого потолка, по стене и едва не касался пола. А костюм мой висит в прихожей. Сейчас я встану и скажу, что мне пора. Она тоже встанет. И мы будем близко друг к другу. Лицом к лицу. И я посмотрю ей в глаза. Если в них не увижу холодка, отчужденности, тогда… Хорошо, чтобы холодка не было. Неужели это возможно? Почему нет? Почему? Ведь кому-то все дозволено. Что я — хуже других? Я, наверное, хуже. Плохой ухажер. Только слушаю. А надо бы и самому говорить, стараться показать свою эрудицию. Зачем эта эрудиция? Сейчас не до нее. В голове какой-то шум. Легкая, приглушенная музыка и душевное воркование Ольги настраивают на другую волну, а не на эрудицию.
Никаноров встал. И следом за ним — Ольга. Он протянул к ней руки, взял за плечи и сказал.
— Спасибо за вечер. Если откровенно, мне не хочется от вас уходить. — И посмотрел ей близко, почти в упор в глаза. В них он заметил тревогу и ожидание. И когда она сказала: «Я вас не гоню», — Никаноров прижал Ольгу к себе и поцеловал.
С этого вечера начались их встречи.
Однажды, возвращаясь от нее глубоким вечером, Никаноров, выходя из прихожей и закрывая за собой дверь на площадке, нос к носу столкнулся с Шофером Каранатова.
От неожиданности даже вздрогнул. Поздоровались и разошлись. Значит, он живет в этом доме. И тут Никаноров почувствовал, что ему стало жарко. «Шофер может выследить и высчитать, к кому я хожу, и от кого так поздно возвращаюсь? А если скажет об этом Каранатову? Каранатов обрадуется. Такой повод рассчитаться за Кудрина он не упустит. Ведь до сих пор обиды за него не простил. Ищет случая. Хотя с Каранатовым встречаемся редко, но это его желание чувствуется во всем поведении. Совсем недавно едва не дошло «до ножей».
Никанорову позвонил Бухтаров и, поздоровавшись, пригласил его в партком.
— Тимофей Александрович, сейчас Каранатов подъедет. Хочет обсудить с нами кандидатуры.
— Какие кандидатуры?
— На партконференцию. От нашего завода. Подходите, поговорим.
— Кого он предлагает?
— Не хочу по телефону. На месте обсудим все, что требуется. Может у него есть еще что?
Положив трубку, Никаноров немного посидел и подумал: хорошо, что в парткоме появился настоящий лидер. Человек с производства. С ним легко работать. К тому же он честен и порядочен в отношениях с людьми. Закулисных склок не разводит. Теперь нет коалиции против директора завода. И перед вышестоящими не заискивает. Спорит, как чуть — грудью защищает своих, заводских. Наверное, это и есть в человеке главное. «А чего мне бояться, — как-то откровенно признался Бухтаров. — Дальше завода не сошлют. Меньше цеха не предложат». Может, так оно и есть. Может, давно наступило время говорить обо всем открыто?
Партком находился метрах в ста от заводоуправления. Поздоровавшись с инструктором парткома, Никаноров прошел в кабинет Бухтарова.
Они сели за небольшой столик, за которым еще оставалось одно место. Бухтаров вынул из стола папку, раскрыл ее, и Никаноров увидел, что первый лист в папке был разграфлен на три части. В каждой графе, сверху, были записаны, видимо, фамилии кандидатов.