Никаноров, едва вошел в прихожую, сразу почувствовал запах меда и масла, которые могла прислать только мать. «Неужели она приехала? Наверное, отец. Мать не любит хозяйство людям доверять. Все сама. Значит, приехал отец».
Улыбаясь, Вадим сообщил:
— Дедушка приехал.
Никаноров кивнул головой, быстро прошел в комнату, обнял отца и крепко прижал к груди.
— Ну, отец, обрадовал. Праздник нам устроил. Спасибо, что решился.
— Я слов на ветер не кидаю. Прописал ждите — и вот я туточки. Это ты все собираешься. Да, видно, плохо. Вот уж кто-то из нас умрет, тогда приедешь. Не сомневаюсь.
— Да брось ты, отец? О чем говоришь? Разве в том дело, что не хочу? Мне и хочется, если бы ты знал как, но пока не волен. Не имею права завод бросить. Даже на воскресенье. И вообще, пока не поставлю его на ноги, ни о какой поездке не может быть и речи. И не обижайся. Лучше расскажи, как живете, что нового, мать как?
Никаноров-старший прокашлялся, погладил себя по груди, расправил бороду, потом, не торопясь с ответом, начал:
— Особенно рассказывать нечего. Как жили, так и живем. Мать, она ничего, она работает. Корову да пяток овец держим. Ну, кур еще, поросенка. Дел по хозяйству полно. Вот она и не отходит от печки. С утра до вечера на ногах. Знамо, что устает, чай, не молодая. И на ноги жалуется — немеют, шибко мерзнуть стала. А в остальном, как была, так и осталась — она сидеть не любит. О вас соскучилась. Как чуть, ворчать начинает, дескать, забыли нас. Со счету сбилась, который год не был. Но я так понимаю: твоя новая работа и впрямь к путешествиям не располагает.
Никаноров-старший в шерстяных носках походил по комнате, потер грудь, плечи, потом спросил:
— Борис пишет?
— Редко.
— Нам тоже. Боюсь я за него.
— Это почему?
— Раз в Афган попал, добра ждать нечего. У нас в соседних селах цинковые гробы оттуда появились.
— Не будем об этом, дед? — Вадим с упреком посмотрел на него.
— Не будем, так не будем. А как вообще вы тут, в городе, поживаете?
— Да хорошо.
— А чего нас забыли? Никому не нужны стали. А мы с матерью, видно, себе на похороны хозяйство множим? Зачем? Кому это нужно?
Никаноров-младший задумался. Ему стало жарко, и он чувствовал, как загорелись щеки, уши. «Ведь и в самом деле давно у них не был». Он вспомнил, как пять лет назад, вернувшись из отпуска пораньше, вывел машину из гаража и съездил на несколько дней на свою малую родину. Он тогда очень удивился: все ему показалось не столь изменившимся, а совсем незнакомым — не узнавал родных мест. И с горечью подумал: отвык. Лекарство тут одно. Надо бывать почаще. Слово тогда дал себе, но, к сожалению, не все получилось, чтоб сдержать его. Причины всегда находятся. А родное село ему нравилось. Оно раскинулось от опушки леса, под гору, к реке. И если смотреть сверху, то напоминало сапог. Их дом стоял высоко на берегу и утопал в зелени: сады — гордость села. И друга, Ивана Коляскина, вспомнил. С ним, в далекой юности, в хорошие летние дни, спустившись с бугра вниз, поймой бежали к реке купаться. Частенько ловили рыбу: иногда бреднем, а больше «ныреткой», положив в нее для приманки куски хлеба, картошки, потом бросали «ныретку», когда никого на реке не было, и в потаенном месте, обычно к вечеру, а утром, на зорьке, вынимали, и всегда был улов.
Та поездка оказалась памятной. Когда машина остановилась возле амбара Никаноровых, — в котором раньше хранилось семейное добро, моментально собрался народ. Охотно делились новостью: «У Никаноровых доцент приехал», — и всем хотелось поглядеть на «ученого». В слове «доцент» ударение делали на первом слоге: до́цент.