— А что, если все-таки придавит!
— Тут нет заряда, только запал.
— А это не опасно?
Старшина поднялся с колен, отряхнул руки и сказал, желая нас успокоить:
— В худшем случае может оторвать пальцы.
Мы все как один немедленно уставились на его изуродованную кисть. Фаршанг раздраженно попытался исправить дело:
— Их оторвало осколком, запал здесь ни при чем!
Но в нашем упрямом молчании явственно читался страх. Тогда старшина загрохотал:
— Больше я не стану никого вызывать. Кто сам вызовется, только тот чего-то и стоит!
Мы смотрели на него молча.
— Ну! Есть добровольцы?
Никто не пошевелился.
— Ну, чего вы топчетесь?!
Лица вокруг серели на глазах.
— В чем дело?
В нем накипало раздражение.
— Вы что… боитесь?!
Кое-кто с ненавистью смотрел на него в упор. Добровольцев не нашлось.
Вот потому-то со вчерашнего дня он и пребывал в ярости.
Мы слыхали, как Габор нервно выговаривал старику:
— Чего это они? Очумели, что ли, как раз когда конец учений на носу? Ты ведь понимаешь не хуже меня, что дело не только в моем взводе! Если эта зараза распространится, нам, чего доброго, пришьют саботаж — сейчас это просто.
Старшина бросил с горечью:
— Ты, товарищ лейтенант, я знаю, старым ослом меня считаешь, и в политике я ничего не смыслю, но…
— Да не о том речь!
— Нынче людьми управляют как-то по-особому. И тут я дурак дураком. Я знаю толк в другом — но про это предписаний никаких не бывает, только печати — и те у меня на спине. Я знаю толк в минах.
— Вот и научи их.
— Старики вроде меня считают, что этакой трусливой команде может помочь одно — взрыв! Им нужно пройти крещение огнем.
— Ты мне этот бред из головы выбрось! Объяснить нужно солдату, объяснить, чтобы он понимал, что делает. А не спектакли устраивать! В конце концов, я тоже минер, и хватит с меня этих идиотских суеверий! Скажи еще, что кто-нибудь должен взлететь на воздух! С чего бы тут остальным расхрабриться?!
— А старики вроде меня все же полагают, что, пока они по милости господней не наложили в штаны со страху… — Старшина упрямо ладил свое, но Габор прикрикнул на него:
— Довольно об этом!
…И вот теперь Фаршанг сидел под старым дубом, в тени густой листвы, и непрерывно отирал пот со лба.
— Хоть бы ты не говорил… хоть бы ты не говорил этого своего «в холодке»!..
Старик не стал продолжать, ведь Габор так или иначе не понял бы, о чем речь, эти молодые вообще ничего не понимают. Но если уж на то пошло, он мог бы знать, что как раз в такие жаркие летние дни и случается обычно беда: и солнце при этом сияет ослепительно, как будто солдатская смерть — торжественный обряд, и жадно впитывает кровь иссохшая земля. Уж он-то такого насмотрелся!
Нужно было продолжать занятия.
Командиры отделений согнали нас всех вместе и приказали залечь в радиусе пятидесяти метров от мины. На голове у каждого должна быть каска, мы здесь не в игрушки играем. Сегодня мина уже не учебная, а боевая противотанковая.
Фаршанг уже стоял на коленях в центре круга и толстыми пальцами стряхивал с деревянного ящика песок. Работал он спокойно, основательно и вдохновенно.
Стояла тишина.
Старшина склонился над миной, чтобы одним движением взвести пружину запального устройства. Ошибка тут недопустима. Странная пьянящая легкость вдруг охватила его — блаженное чувство автоматической точности движений. Все вокруг исчезло. Гудящий от пчел луг, густая листва деревьев, далекая каменная стена за тополями и тридцать пар глаз, пристально следящих за ним. Остался только он сам на коленях перед чертовым ящичком, они остались вдвоем, с глазу на глаз, и оба имели общий язык со смертью. В опасность тоже можно быть страстно влюбленным.
— Вы будете монтировать не так, а лежа на животе, — обратился он к нам.
Встревоженный голос спросил:
— Почему?
Он поднял голову и вздрогнул — спрашивал Гор.
— Потому что так положено! Если случится беда, пострадает не все тело.
— А это не все равно?
«Все равно, — мелькнуло в голове у Фаршанга. — Совершенно все равно. От этой штуки танки на воздух взлетают. Хочешь — лежи, хочешь — сиди на корточках — разницы никакой. Разве что в рай прибудешь на животе».
Вслух он этого, конечно, сказать не мог.
— Нечего в такой момент приставать с вопросами! Это вам не вечеринка! — Фаршанг сорвался и заорал: — Сколько можно повторять одно и то же?!
— Товарищ старшина! — обратился к нему лейтенант Габор. — Оставьте, я взведу взрыватель.
Фаршанг повернулся и, грузно ступая, поплелся из центра круга. Когда он отряхивал колени, руки его заметно дрожали.