Затем Андрей зачитал договоры Колотухина и Сычева. Они тоже обязывались норму выполнить на сто двадцать процентов.
— Еще таких договоров, — заглянул Андрей в папку, — здесь с полсотни наберется.
Раздался смех, а перезольщик Сычев, сокрушенно крякнув, махнул рукой. Андрей, взглянув на него, тоже не мог не улыбнуться.
— Вот видите, что получается. Нет души. Кто-то сочинил, напечатал, а товарищи только руку приложили. И даже процент-то почти у всех один, как под диктовку писали. И выходит занятно: сейчас Сычев и Колотухин больше полутора норм дают, а обязательства берут выполнять на сто двадцать. Как же это, Федор Иванович? — обратился Андрей к окончательно помрачневшему Сычеву. — Выходит, включаясь в соревнование, обязался ты работать хуже и подписью своей это удостоверил. Как же так?
— Неладно получилось, сам вижу, — угрюмо произнес Сычев. — Конечно, работаем мы не так, как тут записано, а много лучше. Я за месяц сто семьдесят процентов нормы дал. Ну, а договора такие, действительно, одна формальность. Перевод бумаги.
— Отметил я, товарищи, что мне бросилось в глаза как новому человеку. Вы работу лучше меня знаете. Прошу вас говорить о всех недостатках без утайки. Это нужно, чтобы выправить работу, — закончил свой доклад Андрей.
Чебутыркин выступил первым. Он пытался оправдаться, завел разговор об особых трудностях, вытекающих из отдаленности завода от центра и плохого технического снабжения. В конце речи он выразил надежду, что, ознакомившись подробно «с нашими условиями, недостатками, недохватками», новый начальник «сменит свое суждение» и «не будет так их винить».
Мишка Седельников подал с места зычную реплику:
— Как новый начальник придет, так у нас все плохо. Месяц проживет, и опять все у нас хорошо. — И, выдержав пристальный взгляд Перова, добавил с наглецой: — Не в первый раз мы эту песню слышим.
Эта выходка задела не только Андрея.
Строгаль Ынныхаров, пожилой сухощавый якут с темным морщинистым лицом, встал с верстака и подошел почти вплотную к Мишке.
— Говоришь, новый начальник всегда хороший? А старый всегда плохой? Неправда!.. Мы тоже понимаем! Когда начальник с рабочими мало говорит… Придет в цех, только «здравствуй» скажет и то не каждому. Себя шибко умным считает, а рабочего шибко глупым. Тогда и работа плохая… А если начальник к рабочим пришел, рабочим правду говорит, с рабочими советуется, с рабочего хорошей работы требует, значит, хороший начальник… И работа хорошая будет.
Ынныхаров говорил с сильным акцентом, отрывисто, часто останавливаясь посреди фразы и, видимо, с трудом подбирая слова, но рабочие его хорошо понимали, по их лицам видно было, что большинство с ним вполне согласно.
Но Седельников не унимался.
— Вот как он тебя взгреет, так посмотрим, какой будет хороший начальник!
Высокий белобрысый парень, сидевший возле Чебутыркина, громко засмеялся.
Ынныхаров оглянулся, потом снова перевел взгляд на ухмыляющегося Мишку и сказал с усмешкой сожаления:
— Эх, молодой ты да глупый. Совсем глупый! Тебе хороший начальник, кто плохую работу прощает. Нет!.. Я плохо сделал — меня накажи. Ты плохо сделал — тебя накажи. Другой раз хорошо будешь делать, производству польза… И тебе, дураку, польза. Вот что значит хороший начальник.
После Ынныхарова выступило еще несколько человек, одним из последних говорил бригадир перезольщиков Сычев.
Приземистый и широкоплечий, он вышел к столу, за которым Надя писала протокол, и, оглядев всех собравшихся, негромким, чуть хрипловатым голосом начал свою речь, медленно выговаривая слова. Андрей вспомнил, что этот рабочий первый сочувственно отнесся к требованию навести порядок в конторке.
— Правильно, — сказал Сычев, кивнув в сторону Ынныхарова. — Мало с нами говорят. Не то что не советуются, а, можно сказать, прячутся от рабочих. А когда и говорят, так все выходит, что в нашей плохой работе кто-то виноват, а не мы. А у нас все хорошо… И мастера хорошие… И рабочие хорошо работают… Все тихо и гладко. Одним словом, «ты меня не тронь, и я тебя не трону». Так все и идет. Андрей Николаевич правильно говорит. Во многом мы виноваты. Наша плохая работа всему заводу тормоз. Я так думаю: если начальник и мастера сами лучше работать будут и с нас строже спрашивать — другой табак будет. А что ты, Седельников, зубы скалишь, так это от твоей дурости.
После выступления Сычева Мишка уже не раскрывал рта, понимая, что сочувствие рабочих на стороне Перова.
Понял это и Андрей. И сознание того, что коллектив верит ему и принимает его в свою рабочую семью, не только обрадовало, но и ободрило: теперь цех будет работать лучше.