Народный артист называл с трибуны новые имена, Старков весело кричал ей что-то на ухо, она не понимала его слов и сидела притихшая, побледневшая и неподвижная. Аплодировать у нее больше не было сил.
— Прошу избранных товарищей занять места в президиуме, — сказал открывший конференцию высокий плечистый человек с белой как снег головой.
— Иди, Саргылана, — сказал ей Старков.
Огромным усилием воли Саргылана заставила себя подняться с места, но у этой якутской девушки-работницы была такая сила духа, что, сделав первый шаг и почувствовав обращенные на себя взгляды сотен людей, она, спокойно глядя на покрытый красным бархатом и заставленный цветами стол президиума, размеренной походкой пошла между креслами.
Поднявшись на сцену, она на секунду остановилась, отыскивая свободное место — около нее были свободные места в первом ряду, но туда она садиться не хотела, — и вдруг услышала громкий шепот и совсем обыкновенные слова:
— Саргылана, иди сюда! Я заняла тебе место.
Еще не успев повернуть головы и даже не по звуку голоса, а как-то почти подсознательна Саргылана поняла: это Лена!
А та уже поднялась ей навстречу и, с трудом сдерживая желание броситься подруге на шею, трясла ее руку.
Они так и сели рядом, держась за руки.
— А как тебя перекрестил этот дядька, — зашептала Лена, указывая на сидевшего неподалеку народного артиста, который зачитывал список президиума, и тут же оборвала сама себя: — Тише… Сейчас будут говорить…
В перерыве Лена пригласила Саргылану на фабрику.
— Приходи завтра утром.
— Утром? А сюда?
— Сюда к десяти. А мы работаем с семи. Приходи к началу смены. Знаешь, как девчата обрадуются! И вместе сюда приедем.
Утром вместе с потоком рабочих первой смены Саргылана вошла в проходную фабрики. Обгонявшие ее работницы недоумевали, глядя на новое, по последней моде сшитое пальто Саргыланы, — ишь, вырядилась! Не то форсить, не то работать… — и пожимали плечами.
Саргылана протянула в квадратное окошечко бюро пропусков свое делегатское удостоверение и тут же получила заготовленный заранее пропуск. Значит, Лена по обыкновению пришла за полчаса до начала смены и уже позаботилась о ней.
У цеховой раздевалки Саргылана столкнулась с Матреной Михайловной.
— Батюшки-светы! — всплеснула руками Матрена Михайловна, увидев Саргылану, расцеловала ее по русскому обычаю троекратно крест-накрест и повела в свой кабинет.
— Опять к нам? Да что-то ты больно нарядная. Я, поди, за всю жизнь таких шелков не нашивала, а уж пятый десяток доживаю. Так к нам, что ли?
— В гости пришла, Матрена Михайловна. На друзей посмотреть, еще раз поблагодарить за все.
— В Москву-то тебя каким ветром занесло?
— На конференцию послали.
— На конференцию? — Матрена Михайловна с лаской, уважением и материнской гордостью посмотрела на Саргылану. — Умница, дочка, умница!
— Чем же это умница? — и Саргылана улыбнулась в ответ на ее ласковый взгляд.
— Глупого да нерадивого не пошлют. Значит, заслужила. Вот и говорю — умница. Мы тоже Лену послали. Видала ее?
— Рядом в президиуме сидели, Матрена Михайловна, — ответила Саргылана.
Матрена Михайловна отвернулась, сняла очки, и Саргылане показалось, что она рукавом смахнула нечаянную слезу.
— Ох, девки! — сказала Матрена Михайловна дрогнувшим голосом. — В какое вам время жить довелось… Понимаете ли вы все это?.. Ну, поди повидай подруг. Да потом зайди, поговорить с тобой надо о многом… Чай, не чужая…
В цех Саргылана вошла уже после начала смены. Лена в чисто выстиранном и выглаженном, уже выцветшем халате с аккуратно пришитой заплатой на левом рукаве работала за машиной.
Появление Саргыланы было неожиданностью для всех ее подруг. Лена выдержала характер и ничего никому не сказала.
Радостные восклицания слились в общий ликующий возглас. Всем хотелось кинуться к вошедшей Саргылане, но не пускал конвейер, и девчата, заглушая и шум работающих машин и друг друга, наперебой кричали ей что-то. И вдруг лента остановилась. Все, как по команде, повернули головы к началу конвейера — там стояла Матрена Михайловна.
— Пять минут вам на все ликованье, и чтобы все по местам, — строго сказала она.