— Спасибо, Матрена Михайловна, — дружно крикнули девчата и начали тормошить Саргылану, забрасывая ее вопросами.
Но наговоришься ли за пять минут? Едва успели условиться, когда зайдет Саргылана в следующий раз, так, чтобы провести вместе вечер, сходить куда-нибудь.
Лента поплыла, девчата встали к своим машинам. Конвейер заработал. Саргылана остановилась возле Насти Сафоновой, высокой девушки с серьезными умными глазами.
— Ленка у нас молодец, — рассказывала Настя, выговаривая слова не по-девичьи степенно и рассудительно. — Машину свою не забывает. Сначала мы начали было опасаться, не закружилась бы у нее голова — тут ведь что было: и министр приезжал, и профессора из института, и делегаций сколько отовсюду! Уж про наших я и не говорю, а из других стран. Из Польши, Чехословакии, Венгрии… И сама она за границу не раз ездила… Но наша Ленка не подкачала! Как вернется из поездки, так видать, что стосковалась по цеху, — не оторвешь от машины. Да и сама видишь. Доведись до другой, пошла бы тебе в цех, если бы к десяти на конференцию? А Лена до смены пришла, все проверила, час-полтора поработает, а потом на заседание… Вот какая у нас Лена!
С каждой подругой надо хоть двумя словами перемолвиться. Саргылана переходила от машины к машине, и полтора часа промелькнули незаметно.
Наконец Лена окликнула ее:
— Пора!
И только тогда Саргылана спохватилась.
— А как ты успеешь переодеться? С собой захватила?
— Домой заедем.
— Не успеем.
— Успеем. В такие дни мне директорскую машину дают. Поехали!
Они успели. Лена собиралась так же проворно, как работала, и без четверти десять машина высадила их у подъезда Дома союзов.
Вместо эпилога
Андрей вышел из здания ЦК и, находясь все еще под впечатлением только что закончившегося разговора, медленно пошел в сторону Красной площади.
На город опускались вечерние сумерки. Вечер был тихий и очень теплый, какими часто бывают московские вечера в конце весны. В окнах высоких домов, тесно обступивших улицу Куйбышева, загорелись огни, и с каждой минутой освещенные окна все ярче выделялись на темном фоне стен, бросая широкие полосы света на блестящий после дождя асфальт улицы.
Андрей шел, задумавшись, не замечая вечернего оживления, царившего вокруг.
Разговор с секретарем ЦК был непродолжительным.
— С вами беседовали о предстоящей работе? — спросил секретарь ЦК.
— Да, — коротко и четко ответил Андрей.
— Я пригласил вас, чтобы сказать: правительство придает большое значение развитию производительных сил Приленского края. Задание правительства должно быть выполнено. Этим определяются задачи вашей работы.
Он поднял голову и внимательно посмотрел прямо в глаза Андрею, как бы пытаясь прочесть его мысли.
— Задача ясна, — ответил Андрей на этот изучающий взгляд.
— Чтобы у вас была перспектива, дополню: сроки начала строительства еще не установлены, но есть основания считать, что проект не залежится в архивах, — он немного помолчал и добавил: — За вас поручился обком. ЦК надеется, что вы оправдаете оказываемое вам доверие. Желаю успеха.
Он подал Андрею заготовленный и подписанный документ и крепко пожал ему руку.
В приемной Андрей еще раз прочел документ:
«…назначается парторгом ЦК ВКП(б) в Ленской экспедиции».
Так решилась судьба Андрея.
«Еремеев поручился за меня», — с благодарностью подумал Андрей и еще раз вспомнил все, чем обязан этому человеку.
«Вижу тебя партийным работником», — сказал он Андрею год тому назад.
«Ну что ж, Василий Егорович! Буду стараться! Все силы отдам, чтобы быть похожим на вас!»
…Через несколько дней — Приленск, новая захватывающе интересная, почетная и нужная работа. Ольга еще не знает, как решилась его судьба. Не знает и, наверное, волнуется в ожидании очередной разлуки…
«Теперь мы будем вместе… Вместе жить, вместе работать… Впереди «Большая Лена»…»
Андрей смотрел на загоравшиеся в не успевшем еще потемнеть небе рубиновые звезды и думал: «Может ли быть счастье полнее и глубже!»
1948—1952
Якутск — Иркутск