— Хорошо. Но в любом случае, сейчас вам нельзя к ней в палату. Приходите через пару часов. — Она больше не говорит ни слова и, садясь за компьютер, начинает заниматься своими делами. Разворачиваюсь, упираясь спиной в регистрационную стойку. Какие к черту пару часов? Да еще пару минут этого изнуряющего ожидания и чувства неизвестности, и я просто тронусь умом. Оглядываюсь по сторонам, пытаясь понять в какую сторону мне нужно идти. Девушка за регистрационной стойкой совершенно не обращает никакого внимания на мое присутствие. Отталкиваюсь от стойки и спешными шагами иду вправо. И не ошибаюсь. Огромная вывеска интенсивная терапия и стрелка, указывающая в каком направлении нужно двигаться. Опускаю голову, стараясь не привлекать к себе никакого внимания, иду вперед. Изредка посматривая на двери, чтобы рассмотреть цифры. Три. Восемь. Четырнадцать. Девятнадцать. Двадцать один. Мои руки заколотились, когда я коснулся ручки в палату номер двадцать два. Я сейчас открою и дверь и что я могу там увидеть? Меня лихорадило. Кровь то приливала к сердцу, разжигая все внутри. То наоборот отступала, бросая меня в дрожь. Больше не о чем, не раздумывая, нажал на ручку и приоткрыл двери. Первое что я увидел огромное светлое окно, прямо напротив входа. Тишина, которую нарушает слабый писк приборов. Аккуратно прикрываю двери и прохожу внутрь. Сглатываю, понимая, что всего один шаг, и я ее увижу. Казалось, он длился бесконечность. Я даже зажмурил глаза, боясь смотреть. Но все же не медля больше ни секунды я их открыл и просто замер на месте от увиденного. Никки. Моя девочка. Лежала на больничной койке, свернувшись калачиком. Сперва я только успел заметить, что ее рука забинтована. До самого локтя. Сердце сжалось, словно в тисках. В груди заныло. Пара шагов и я подхожу ближе к кровати, рассматривая ее лицо. Оно все в ссадинах и синяках. Мои кулаки сжимаются самопроизвольно. Я даже понимаю, как она их получила. Стискиваю зубы от невыносимой ярости, которая мгновенно завладевает мной. Сука. Этот урод посмел поднять руку, на то, что принадлежит мне. Да я в порошок его сотру и мне плевать, кто он и какое положение занимает. Он ничтожество, которое посмело поднять руку на женщину. Одна часть меня хотела развернуться и уйти, чтобы отыскать эту мразь и набить ему рожу. Вытрясти все дерьмо из его гнилой души, и объяснить, что с женщинами обращаться так нельзя. Чтобы она не сделала. Вторая часть мыслила рассудительнее. Я мог только догадываться, через какие круги ада, прошла моя девочка за эти сутки. И конечно она ждала меня. Поддержки. Объятий. Я не имел никакого права сейчас сбегать сокрушенный желанием мести, не услышав ее голоса. Не узнав о ее стоянии. Никки мирно спала, совсем слабо дыша. Подошел ближе и присел на край кровати. Сжал глаза, в которых саднило неприятное ощущение, и казалось, режут слезы, от всего того, что я вижу перед собой. Поднял колотящуюся руку и прикоснулся к спине Никки. Боже. Она такая холодная, словно не живая. Мое сердце сжалось еще сильнее. Неспеша. От поясницы до лопаток. Пальцами, по тонкой вязаной кофте, надетой поверх больничной сорочки. Мне чертовски сильно приспичило лечь позади нее, и прижать хрупкое девичье тело к своей груди. Прошептать, что я рядом. Больше ни на секунду не оставлю ее одну. Пусть тут хоть убивают меня. Но я не мог будить Никки. Дергать, зная, что я могу сделать больно. Еще одно касание моей ладони, и Николь вытягивает ноги, поворачиваясь на спину. Голова ерзает на подушке, а я немного отодвигаюсь назад, чтобы полноценно посмотреть на нее. Черт. внутри все переворачивается несколько раз. Разбитая губа. Ссадины на скулах. И синяки возле глаз. Вторая рука тоже затянута эластичной повязкой. Чувства смешались. Во мне боролось невыносимая ярость, безумство и тяга к немедленной расправе. И в тоже время необычайная нежность и сострадание к любимой женщине, которая как никогда нуждается в моей поддержке. В моем плече. Теплых подбадривающих словах. Может быть все это время, пока я, как дурак, ждал ее прихода или звонка, Никки мысленно звала меня. Молила, чтобы я услышал и явился к ней на помощь. Моя хрупкая, маленькая девочка в очередной раз пережила испытание судьбы без меня. Немного кашляю, и Николь открывает глаза, чуть-чуть щурясь от яркого солнечного света, что льется из окна. Моргает, пытаясь рассмотреть, кто сидит рядом с ней. И когда она понимает, кого видит перед собой, слегка улыбается.
— Райт, — ее голос еле слышен. Словно она в соседней комнате. Шепчет, — Райт. — Всхлипывает, и на глазах появляются слезы.
— Боже малышка, — придвигаюсь ближе, и Никки со стоном боли поднимается в сидячее положение, а потом практически с криком бросается мне в объятия, игнорируя капельницу, которая подсоединена к ее руке, — что произошло? Никки, это он тебя избил? Этот мерзавец посмел поднять руку на мою женщину? Ответь мне? И не смей врать. Не смей, слышишь, — прижимаю ее ближе к себе, и обнимаю так крепко, насколько она мне позволяет. Она ничего не отвечает пока, просто ревет в моих руках, цепляясь пальцами за футболку. Я чувствую ее нестерпимую боль, которая необъяснимым образом передается мне, по тонким невидимым нитям, которыми мы связаны давным-давно. Мое сердце обливается кровью, когда сознание начинает рисовать яркие картинки того, как этот подонок бил ее. Издевался. Посмеивался. Неужели Никки осмелилась рассказать ему о нас? Заявила, что уходит? Что привело его в явное бешенство. Я не оставлю все. Эта мразь ответит за каждый удар, что нанес ей. За каждое гребанное прикосновение, которое принесло ей вред и оставило ужасающие следы на гладкой идеальной коже.