Тогда и он решил отыграться. Подошел к двери и сказал довольно громким шепотом, будто разговаривал с кем-то невидимым:
— Значит, так, Иван… Призна́ется, что партизанка, отведу в жандармерию. Не признается — прикончу на месте. Таких свидетелей оставлять мы не можем.
Резко обернувшись, он увидел, что женщина сидит на полу и в упор смотрит на него, в глазах застыл ужас.
— Я все скажу вам, начала она, но тут же поправилась: — То есть не вам, а господину начальнику. Отведите меня к нему…
А через несколько дней Фибих, одобривший кандидатуру Околовича на новую должность, лично инструктировал его:
— Ваш предшественник Медведев, — гестаповец нервно расхаживал но кабинету, — работал весьма скверно. Он плохо организовал охрану объектов, не лучшим образом устраивал и облавы. Он мало выявил враждебных нам элементов. Из этого следует вывод: вы должны доказать, что преемник вы достойный, а для этого надо работать лучше его. Что я под этим понимаю?
Фибих походил из угла в угол, помолчал, затем, не глядя на Околовича, продолжил:
— Прежде всего вы расширите штат городской полиции и доведете его до ста пятидесяти, нет, до двухсот человек! Лучших из них вы по своему усмотрению, но очень тщательно отберете в особую группу, которая будет подчиняться непосредственно мне. Разумеется, через вас. Остальным можете доверить охрану объектов, организацию облав, прочие криминальные дела. Сами в них не вмешивайтесь. Ваша забота — специально отобранная группа. Все ясно?
— Так точно, гepp оберштурмфюрер! — гаркнул в ответ Околович.
Оставшись один, Фибих по излюбленной своей привычке ударился в размышления. Он ясно сознавал, что за последнее время лесные бойцы значительно выросли в своей профессиональной подготовке, возможно, и догадывался о причинах этого роста — советский народ и его руководители противопоставили усилиям абвера и гестапо организованную войну на оккупированных территориях и привлекли людей, сумевших ее возглавить.
Он вспоминал некоторые успехи начала своей деятельности на территории захваченной Белоруссии, когда попавшие в окружение и поневоле оказавшиеся в тылу врага бойцы Красной Армии, не жалея жизни, где в одиночку, а где небольшими группами продолжали борьбу с противником, и гестапо — не без труда и жертв — все же большей частью одерживало над ними свои маленькие победы. В значительной мере удавалось также сковывать действия партизанских отрядов формирования 1941 года. Оберштурмфюрер понимал, что эти времена с их начальной, еще не напитанной живой практикой и опытом тактикой борьбы давно прошли.
Фибих понимал также, что на борьбу с профессиональными тайными силами гестапо и абвера советское командование направило чекистов — людей наиболее преданных своей Родине, умелых, испытанных бойцов. Именно потому, несмотря на всевозможные акции его ведомства, а равно как и родственных, налицо было не снижение, а, наоборот, неуклонное нарастание темпов и методов партизанской войны.
Как никогда, он торопил время, надеясь, что размах летней карательной экспедиции, сулившей многие заманчивые перспективы, поможет покончить с партизанами хотя бы в контролируемом им районе Полоцка. Но до лета оставалось еще столько томительных месяцев, и если донесения о партизанских диверсиях будут поступать к начальству с прежней частотой, то… На этом неприятном моменте Фибих прервал грустные свои размышления, постарался сосредоточиться на другом — на ближайших планирующихся антипартизанских акциях.
Он намерен был размахнуться широко, ударить по противнику сразу в нескольких направлениях. Не теряя больше ни минуты, он занялся детальной разработкой общего плана и не заметил, как целиком, с головой ушел в эту работу.
В последующие дни оберштурмфюрер провел несколько важных встреч. Первый визит он нанес в подразделение абвера, где еще раз уточнил подробности недавней договоренности. Затем Фибих вызвал к себе начальника ГФП — щеголя Леона Майзенкампфа.
— Мне нужны надежные люди, Леон, — сказал Фибих, с наслаждением вытягиваясь и кресле.
— Вы имеете в виду моих сотрудников? — официально осведомился Майзенкампф, не сразу приняв благодушный настрой шефа.
Фибих знал, что с начальником ГФП разговаривать довольно трудно — он почтителен, почти не переходит или старается не переходить границ ни в шутках, ни в возражениях, однако умеет отвечать так, что порой чувствуешь себя едва ли не идиотом.