— Он действительно убил часового? Сам видел или рассказывали?
Устюжнн усмехнулся:
— Ты уж совсем меня за ребенка считаешь. Я, брат, за ним присматривал. Я не мог ошибиться: часового-то потом при мне хоронили.
— Этот… часовой, он полицай был или немец?
— Немец. Да что ты, как Фома неверущий? Говорят же: свой человек!
— А что, о своих можно и не знать ничего? Не расспрашивать? Ошибаешься. А скажи, как Алексей догадался, что ты с партизанами связан? — продолжал Сергей.
— Так это еще раньше было, — сказал Устюжин. — Мы с ним как познакомились? Заприметил я в старом окопе ручной пулемет. Пошел в лес за хворостом и в вязанку его, в середку, пристроил. Несу. На околице меня и останавливает этот Алексей. «Куда? Что?» Я дурачка валяю — вот, мол, дескать, дровишки. Он пистолет вынул — «Покажи-ка дровишки». Делать нечего. Бросил вязанку, смерти жду. Он сапогом поковырял, дуло блеснуло. «Понятно, — говорит, — какие дровишки». Я молчу. А он продолжает. «Я тебе таких дровишек сколько хочешь могу натаскать». Я послабление почувствовал, но дурака валять продолжаю: дескать, это нынче тоже товар, вот на хлеб обменять хотел, если кому понадобится. Он улыбается, слушает, спросил адрес. Вечером пришел с тремя пистолетами и сотней патронов.
— Значит, ты ему не верил, а он тебе поверил сразу, — раздумывал Сергей. — Это не странно?
— Во-первых, не каждый в дровах пулеметы носит, — защищал своего подопечного Устюжин. — А во-вторых, он говорит, что терпения у него больше нету. Решил на любой риск идти.
Лубянников долго обдумывал услышанное и наконец согласился встретиться с Алексеем.
…К Устюжину Алексей пришел в сумерках. Оказался он молодым, довольно приятным парнем лет двадцати. Сергей рассматривал его из соседней комнаты, не торопясь показаться незнакомцу на глаза. И лишь не заметив ничего подозрительного, Лубянников вышел к гостю.
Алексей глянул на него сначала с тревогой, взял себя в руки, успокоился, улыбкой ответил на приветствие:
— Похоже, я, наконец, заслужил доверие?
— Похоже, можете заслужить, — поправил Сергей, сел за стол напротив гостя.
— Как скажете. — Алексей опустил взгляд. — Конечно, трудно мне поверить. Целый год у фашистов служу. Признаюсь, что сначала смалодушничал. Оказался я в этих местах случайно. На летние заработки сюда приехал. Механизатор я с Украины. А тут захворал, а потом — немцы. Что объяснять — смалодушничал. Однако, — оживился он, — я кое-что уже сделал, чтобы… ну, словом… искупить…
— Знаю, что сделал, — сказал Сергей — Но вот еще кое-что сделать нужно.
— Что? — спросил Алексей с беспокойством.
— Ты в отряд торопишься, — стал отвечать Лубянников. — А мы бы хотели, чтобы ты на некоторое время задержался на своей службе Не возражаешь?
— Для чего? — Беспокойство у гостя росло, он с надеждой, ища поддержки, смотрел на Устюжина.
— Выслужишься, немцы снова будут доверять тебе. Тогда важное дело сможешь сделать.
— Нет! — Алексей упрямо замотал головой. — Что хотите, а этого не могу. Сил моих больше нет. Да и поздно уже.
— Почему поздно? — спросил Сергей.
— Я ведь сегодня последний раз пришел. Или — с вами, или — сам в лес уйду.
Лубянников молча потребовал объяснений, а Алексей продолжал торопливо, горячась:
— Я школу нашу унтер-офицерскую заминировал. Сегодня ночью она на воздух взлетит. Мне назад пути нету.
— Черт бы тебя побрал! — в сердцах выругался Лубянников, хотя парень сейчас был очень симпатичен ему. — Черт бы тебя побрал! Ох уж мне эта самодеятельность! — Он повернулся к Устюжнну. — Собирайтесь, срочно уходим!
Алексей знал пароли, и они смогли поздним вечером покинуть Ветрино. Обстановка не позволяла взять с собой все спрятанное в сарае Устюжина оружие, и бойцы лишь набили патронами карманы да прихватили с собой несколько пистолетов.
Ночью здание унтер-офицерской школы в Ветрино было разрушено взрывом и погребло под собой около сотни слушателей.
И опять, как в Могилеве, сразу же начались странности — через десять минут после взрыва гестаповцы оказались у дома Устюжина. А еще через несколько минут, как потом доложила разведка, — у дома, где квартировал Алексей. Застав дома пустыми, фашисты подожгли их.
В искренности Алексея как будто можно было не сомневаться. Оставалось предположить, что гестапо знало о его визитах к Устюжину, во время которых гость и хозяин прятали принесенное оружие, и сознательно не арестовывало Алексея в надежде на более крупную удачу. Правда, возникал вопрос — как же они позволили ему взорвать школу? Однако, кажется, на него имелся убедительный ответ. Предоставляя Алексею свободу, чтобы он чувствовал себя в мнимой безопасности, гитлеровцы все же не сумели скрыть от него своего недоверия. А в операции по минированию школы Алексей был предельно осторожен и смог провести ее незаметно для врага.