Тут Валентин и вовсе смутился:
— Не знаете вы ничего! Не имею я права!
— Какого такого права? — прикрикнул на Валентина Стародубцев. — Ты что плетешь?
— Ну… только под честное слово! — согласился Валентин.
— Честное слово мы дали раз и навсегда! — сказала Клава. — И нечего лишний раз им бросаться! Давай, выкладывай свои секреты.
— Подпольщик он, коммунист, — стал рассказывать Валентин. Это он посоветовал мне в организацию вступить. Говорит, что скоро будут объединять все организации для общей борьбы. А пока, мол, нужна полнейшая конспирация. А я, значит, от них доверенное лицо в нашей группе.
— Влепить бы тебе… начал было Стародубцев, но Клава резко перебила его:
— О людях спрашивал?
— Нет… То есть… спрашивал, много ли нас… — Валентин был не на шутку перепуган.
— Что ты ему ответил?
— Сказал, что всех не знаю, только немногих…
— А немногих назвал?
— Нет, он не спрашивал. Сказал, что надо знать всех своих людей, но при полной конспирации…
— Ты дурак или предатель? — теряя терпение, Стародубцев горячился.
— Погоди, — снова остановила его Клава. — Здесь дело серьезное. Всех, кто известен Валентину, нужно срочно увести из Слободки. А тебе, Валя, — она повернулась к юноше, — придется вернуться домой и ждать новых встреч со своим дальним родственником. Только сперва мы с тобой кое о чем договоримся…
И никто из них в то время не мог даже предположить, что за всеми этими событиями кроется мрачный, звериный лик шефа гестапо Фибиха.
Хотя Фибих за минувший год окончательно потерял свои былой лоск и радужное настроение, однако оставался жестоким и опытным врагом.
Фибих отдавал себе отчет, что жандармерия и полиция не в силах вести достаточно эффективную работу по выявлению партизан и сочувствующего им населения. Он требовал от Вюрца и Околовича расширения круга действий и ужесточения их, но понимал, что эти акции — лишь полумеры. К ним же он относил и безуспешные в большинстве случаев попытки людей Майзенкампфа проникнуть в ряды партизан, заранее зная, что в принципе такие попытки обречены на провал.
Фибих был твердо убежден, что в борьбе с партизанами успех принесет только наступательная тактика, и ему казалось, что он наконец определил ее методы и уже начал приводить их в действие. По мнению шефа гестапо, покончить с партизанами можно было только при одном условии — при полном физическом устранении командного ядра народных мстителей. Опыт же подсказывал Фибиху, что путь к этом ядру надо искать через подполье, причем необходимо нащупать самое слабое звено в его пополнении, еще не закаленном испытаниями и боями.
В этой разветвленной операции основные свои надежды шеф гестапо связывал с лидером местных церковников Павлом Пономаревым. После первой их беседы на эту тему прошло достаточно много времени, и Фибих с удовлетворением отмечал, что некоторые результаты были достигнуты. Правда, до партизанского командования было по-прежнему далеко, однако можно было надеяться, и Фнбнх горячо надеялся, что на этот раз гестапо на верном пути.
В то несчастливое для Фибиха время в донесениях полиции и жандармерии стали появляться факты, свидетельствующие о создании в Полоцке новой подпольной организации, к которым гестаповец относился со вниманием и пристальной заинтересованностью.
О деятельности этой организации стало известно и подпольному райкому партии. Операции новых подпольщиков были незначительны по урону, но проводились они регулярно и без провалов. Связи с членами «параллельного» подполья пока что не было.
Материалы обо всем этом были собраны и обсуждались в нашей штабной землянке, когда мы сопоставляли случаи, происшедшие в Могилеве, Ветрино и Слободке. Веселовская и Устюжин припомнили почти аналогичные истории, когда им приходилось оказывать помощь незнакомым людям.
Так, к Веселовской на прием однажды почти вбежал взволнованный человек, быстро разделся до пояса, лег на топчан и сказал:
— Пожалуйста! Прошу вас! Вы осматриваете меня давно!
Почти тут же в коридоре раздались шаги, и два человека в штатском в сопровождении жандарма открыли дверь кабинета. Они внимательно обшарили взглядами врача, потом лежавшего человека, и Веселовская почти машинально объяснила:
— У меня прием.
Пришедшие молча удалились. По тому, как хлопали двери в коридоре, Нина поняла, что они осматривают все кабинеты подряд.