— Широко же размахнулась самостоятельная организация! — усмехнулся Корабельников. — Далеко, аж от Полоцка действует. Чем снабдили вас хозяева на этот счет?
— Мне дали объяснение и этому, — ответил Тарасов. — Мы преследовали… якобы преследовали… палача Кнехта, но в Слободке потеряли его след… и тогда решили использовать имеющуюся взрывчатку, чтобы не нести ее назад.
— Ну хорошо, — снова примирительно сказал Корабельников. — По легенде вы один остались живы. Но почему мы должны были поверить вам, предоставить вам свободу? Вам не кажется это наивным?
— Я должен был уверить партизан в том, что правила конспирации в нашей организации таковы, что, кроме своей пятерки, я никого не знаю в лицо. Значит, для связи я должен вернуться в Полоцк, где товарищи сами найдут меня. Кроме того, я не должен был покидать Слободку, а там мне ничего не грозило, там я был под постоянным наблюдением людей абвера.
— После разгрома гарнизона в Слободке вы, очевидно, поняли, что немцы значительно преувеличивали вашу безопасность, — сказал Корабельников. — Но я хотел бы, чтобы вы поняли и многое другое…
Начальник разведки не договорил.
— Не знаю, как доказать вам, — перебив его, быстро заговорил Тарасов. — Но я готов на все, чтобы искупить свою вину. Дайте мне любое задание!
Таинственная полоцкая подпольная организация чрезвычайно заинтересовала нас. Если она искала такие странные способы связаться с нами, то почему бы, рассудили мы, «не пойти ей навстречу»?
Вне сомнения, эта организация — всего лишь ловушка гестапо. Но вполне могло случиться и так: в качестве ловушки гестапо использовало подлинную организацию, раскрытую его агентами, но до времени оставляемую на свободе, и в этом случае нашей задачей было спасти обреченных товарищей.
Подпольный райком партии в это время торопил нас с активизацией операции «подполье против гестапо», и казалось, одно из возможных ее продолжений находится у нас в руках. Оставалось принять решение. Но — какое?
Если Тарасов был искренен в своих обещаниях искупить вину, он мог бы существенно помочь нам. Внешне он производил хорошее впечатление, но не таким было время, когда этого хватало для уверенности. Враг зачастую подбирал прекрасных актеров для своей игры
— Как вы предполагаете искупить свою вину? — спросил я Тарасова.
— В бою.
— Похвальное желание, — сказал я — Конкретное… А вот если бой будет идти без выстрелов? Если вам придется рисковать своей жизнью, не имея возможности отстреливаться или отступить?
Тарасов оказался сообразительным человеком:
— Я понимаю вас. Готов на все. Готов отправиться к ним в пасть с любым вашим заданием.
— А вот я не готов отправить вас, — сказал я. — Мне не хватает стопроцентной уверенности в вашей искренности. Понимаете?
— Подскажите, как мне быть? — Тарасов смотрел на нас с Корабельниковым прямо, с надеждой. — Чем я могу убедить вас?
— А я бы хотел, чтобы это вы подсказали, — возразил я. — Ведь вы не только раскаявшийся абверовский агент, не только принявший важное решение человек, вы еще и бывший офицер. Вам приходилось иметь дело с людьми. Воспитывать их. Верить им или не верить. Попробуйте сами разобраться в обстановке, внести свои предложения.
— Хорошо, — согласился Тарасов. — Дайте мне время подумать.
Раздумывал не только Тарасов. Над сложным вопросом ломали головы и мы. Тщательно обсуждались все последние «новшества» тактики гестапо в попытках проникнуть в ряды подполья. Легкость, с которой агенты врага нащупывали подпольщиков, товарищи объясняли исключительно ошибками в конспирации. Но дело было не только и не столько в этом. Движение сопротивления оккупантам настолько расширилось, что практически каждый житель — за исключением откровенных пособников гитлеровцам — был к нему причастен. Гестапо уже не нужно было выискивать сочувствующих партизанам — за малым исключением все население сочувствовало и помогало нам. Это умножало нашу силу, но одновременно приносило и новые заботы. Чтобы избежать лишних жертв, мы все чаще переводили подпольные организации сопротивления на партизанские базы, где новые бойцы после соответствующих проверок и необходимого обучения пополняли наши ряды.
Уже на следующий день Тарасов попросил о свидании. Теперь он был подобран, подтянут по-военному, во взгляде появилась не только решимость, но и заинтересованность в деле. Он предложил план дерзкой, но сулящей большой успех операции. Увы, мы не приняли этот план, потому что к тому времени уже был составлен другой, более надежный.