— Все это возможно лишь при одном обязательном условии, — твердо сказала Мария. — Прежде чем переходить к каким-либо действиям, мы должны иметь у себя полный список вашей организации. Так что если ваше руководство действительно рассчитывает на сотрудничество, оно должно в ближайшее время дать нам краткие характеристики на каждого своего члена.
— Я незамедлительно передам ваше требование, — ответил Тарасов. — Ко мне лично никаких поручений не будет?
— Нет, — возразила Янусова. — Вы теперь состоите в другой организации, и мы не вправе занимать вас чем бы то ни было.
Перед Павлом Пономаревым стояла труднейшая задача. Выполнить требование партизан можно было двояким образом — либо дать им список «мертвых душ», никогда не имевших никакого отношения к «организации», либо проименовать действительно все те двадцать семь человек, которые значились в его группе. Из этих двадцати семи двенадцать были негласными сотрудниками гестапо, а пятнадцать искренне верили в то, что организация по-настоящему, а не фиктивно борется с оккупантами.
Пономарев волей-неволей склонялся ко второму решению. Выдумывание «мертвых душ» могло кончиться проверкой и разоблачением подлога. Но и еще одно соображение подталкивало Пономарева к правдивому списку. Кто знает — чем и как все это кончится? Вполне возможен вариант, что в недалеком будущем немцев здесь не окажется, неважно, вытеснят их или они уберутся сами. И тогда можно будет сослаться на этот список, утверждая, что он помогал партизанам, и тем самым попытаться избежать народного суда.
Это решение, однако, требовало одной хитрой и тонкой перетасовки. Если до сегодняшнего дня в зеленую папку в числе последних жертв были занесены пятнадцать обманутых, то теперь следовало изъять их оттуда, а вместо них поместить в папку двенадцать приспешников — ведь они могли бы в будущем опровергнуть алиби Пономарева. И еще одно соображение руководило богословом. Чем и как бы все ни кончилось, Фибих перед уходом обязательно потребует от него зеленую папку, рассуждал Пономарев. Вот тут-то он и выйдет из этой игры чистым.
Богослов отлично понимал, что Фибих ни за что не согласится на такой компромисс и настоит на «мертвых душах». Шеф гестапо, как считал Пономарев, в этом вопросе проявляет недопонимание, излишнюю самоуверенность. Оставалось решиться на два списка — один, с «мертвыми душами», завизирует Фибих, а другой, с истинными фамилиями, Тарасов передаст партизанам. Это было чрезвычайно рискованно, и богослов медлил поставить точку в своем решении.
Следующее утро должно было положить конец его сомнениям. С дрожью в руках богослов принялся составлять два списка. Список для Тарасова он писал в двух экземплярах, под копирку. Потом тщательно уничтожил копирку и первый экземпляр и принялся за чистовик для Фибиха.
Свое послание партизанам Пономарев передал Тарасову сам, отстранив Макара, чем сильно обидел предателя. Свое недовольство Макар пытался выместить на Тарасове:
— А ты, похоже, в гору пошел. Скоро ты за мной приглядывать станешь, а не я за тобой.
— Как бы за нами обоими не стали приглядывать, — сказал Тарасов. — Оба мы — словно подопытные кролики.
— Опять заговариваешься? — оборвал было Макар, но тут же, не выдержав, длинно выругался и неожиданно согласился. — Всего ждать можно. Ты хоть сам знаешь, что у тебя в конверте?
— Откуда же мне знать? — удивился Тарасов. — Конверт заклеен.
— Не хотелось бы мне там числиться! — зло сказал Макар. — Ни за какие коврижки не хотелось бы! Все эти документы — одни только хлопоты. Как бы твой конверт не оказался почище зеленой папки!
— Пугаешь? — «разозлился» Тарасов. — Думаешь, мне хочется свою метку оставлять?
— Может, глянем, — неожиданно, просветлев лицом, предложил Макар. — Над парком подержим, а потом опять заклеим — комар носу не подточит.
— И ты тут же меня заложишь? — продолжал «злиться» Тарасов.
— Какой мне резон? — уговаривал предатель. — В одном же упряжке будем.
И Тарасов дал себя уговорить.
Поставили чайник, дождались, когда вскипит вода, над паром, осторожно, вскрыли конверт. Прочитав список, Макар присвистнул:
— Вот так так! Все как на духу! Это зачем же такие откровенности? Да если партизаны что дознаются, потом ни в какой берлоге не отсидишься. Ну этим-то пятнадцати — ничего, а нам-то с тобой это — прямая сопроводиловка к стенке
— Что будем делать? — спросил Тарасов.