Девушка уже отвернулась от него, считая вопрос исчерпанным. «Дорохов» решил оставаться в своем углу до тех пор, пока его или примут, или выгонят.
Из кабинета Вюрца вывалился пожилой, примерно одних лет с «Дороховым», жандарм в чине фельдфебеля, и секретарша кивнула следующему посетителю:
— Прошу.
Тут же она снова заметила «Дорохова», удивленно подняла брови:
— Я же объяснила! Господни Вюрц вас не примет.
— Да куда же мне податься? — запричитал было «Дорохов», краем глаза наблюдая в приоткрытую дверь за пожилым жандармом, только что покинувшим кабинет Вюрца. — Я уже просто не знаю теперь… Тут не принимают, там не принимают… Обещали содействие…
«Дорохов» говорил, а сам в то же время вспоминал усталый взгляд пожилого жандарма. Кажется, именно такой человек ему и нужен сейчас, кажется, у такого человека можно вызвать хотя бы мгновенную жалость, сочувствие…
— Я уже объяснила вам! — недовольно повысила голос секретарша, и «Дорохов», не тратя больше слов, быстро поднялся, пошел из приемной.
В коридоре он толкнулся в дверь, за которой только что скрылся пожилой жандарм, и начал прямо с порога, до неузнаваемости, так, что его едва можно было понять, коверкая немецкие слова:
— Много извините… Господин… Не знаю, как сказать ваш чин… Обстоятельства… Не дайте погибнуть… Завтра обещают, а я могу умереть сегодня.
— В чем дело? — Жандарм смотрел на просителя недоуменно и настороженно.
— Всю жизнь прожил в России… Но мать немка… Оказался в Полоцке… Недоразумение… Был арестован… Разобрались, отпустили… Завтра обещают помочь… Но сегодня… Я умру от холода… Инвалид… Старая болезнь… Плеврит… — «Дорохов» подал жандарму справку.
Тот машинально взял документ, так же машинально развернул его, и тут произошло неожиданное: жандарм мгновенно поднял взгляд — его глаза выражали острый интерес к посетителю.
«Он знает обо мне, — понял «Дорохов». — Ну, конечно, они все предупреждены, чтобы случайно не арестовали меня. Что из этого? А ничего! Не станет же он и впрямь арестовывать меня в кабинете! Наверняка получил инструкции…»
— На улице холод… — продолжал причитать проситель. — Нет крыши… Очень холодно…
— Я понял вас, — сказал жандарм с интонацией, тоже неожиданной для «Дорохова». — Я могу дать вам один совет. Вы должны как можно скорее убраться отсюда. Вы поняли меня?
«Что за этой интонацией? — оценивал «Дорохов». — Вроде бы доля сочувствия. Но откуда у него может быть сочувствие ко мне? Откуда?.. И все-таки, похоже, оно есть. Тогда — осторожно, тогда — не пережать».
— Я понял вас, — с предельной грустью сказал «Петр Андреевич» и, поворачиваясь, чтобы уйти, в последний момент задержался. — Может быть, хоть что-нибудь теплое?.. Пальто?.. Замерзну…
Он вдруг подумал, что столь убедительная мольба, кроме всего прочего, вызвана еще и действительно мерзким, пробирающим до костей холодом на улице. Но прежде всего пальто или любое другое изменение в одежде, во внешнем облике были важнейшей деталью задуманного плана, и «Дорохов» для пущей убедительности едва не всхлипнул.
Пожилой жандарм смотрел на него с сожалением.
— Хорошо, — наконец решил он. — Я дам вам пальто. Хотя… не думаю, что пальто поможет… при такой погоде. Не знаю, понимаете ли вы меня, но это все равно. Посидите здесь. — Он поднялся и, унося с собой справку «Дорохова», вышел из кабинета.
«В такой ситуации, — лихорадочно прикидывал «Дорохов», — возможны два варианта: либо жандарм сейчас сообщает о моей странной просьбе куда следует, и тогда никакое пальто не спасет… либо он действительно решил проявить жалость к обреченному».
Был и практический вопрос — что принесет жандарм? Где он раздобудет пальто? Хорошо, если у них здесь что-нибудь вроде склада награбленного, это бы его здорово выручило…
Пожилой жандарм вскоре вернулся, неся на согнутом локте вполне приличное пальто с барашковой опушкой. «Дорохов» жадно вцепился в пальто, торопливо принялся стаскивать с себя пиджак. Жандарм следил за его действиями удивленно, непонимающе.
— Обменяю… На базаре… Хлеб… — объяснял «Дорохов» на ломаном немецком. — Десять булок! — Он натянул на себя пальто, подхватил пиджак и, предовольный, повернулся к жандарму: — Бумага… Завернуть…
Совершенно сбитый с толку жандарм вытащил откуда-то из-под стола сложенный в несколько раз лист оберточной бумаги. «Дорохов», по-прежнему играя роль осчастливленного человека, кое-как завернул пиджак и с чувством поблагодарил:
— Данке шён! Премного благодарен! — Теперь он чередовал русские и немецкие слова, как и раньше коверкая последние, и вдруг спохватился: — Справка…