Еще через час поисковики были у лаза в подвал. Не обнаруживая себя, проникнуть в лаз было невозможно. Тогда, прячась за выступом, командир негромко позвал:
— Эй! Приятель!
Никто не ответил. Командир насвистал такую всем знакомую, ставшую популярной перед самой войной «Катюшу» — в ответ тоже молчание. Пробовали поискать второй вход в убежище — на тот случай, если там прятался враг, но второго входа не оказалось.
Командир нырнул в лаз первым. Когда глаза немного привыкли к темноте, поисковик заметил узкую полоску света, как выяснилось позже, идущую от небольшого простенка с окошком высоко наверху.
В простенке, скрючившись в неловкой позе, лежал человек. Командир осторожно тронул его за плечо — незнакомец не отреагировал.
Между тем в помещение проникли еще двое поисковиков. Втроем они аккуратно перевернули человека на спину. Слава богу, тот оказался жив… Теперь предстоял не менее опасный и долгий обратный путь.
В расположение отряда Лазарева принесли на самодельных носилках, отдали больного на попечение военфельдшера Шуры Павлюченковой. Казалось, прошла вечность — так долго колдовала Шура над ним в своей землянке. Наконец вышла и сказала дожидавшемуся Корабельникову:
— Я категорически против разговоров с ним. Больной еще очень слаб, истощен. Но он сам требует этого. Постарайтесь говорить недолго.
Вскоре начальник разведки докладывал мне о результатах первой беседы с Лазаревым. Не без интереса отнесся я к сообщению Лазарева о фельдфебеле Франце. Корабельников же придерживался своей точки зрения, с сомнением относясь к показаниям незнакомца. Лично я все больше склонялся к мнению, что можно привлечь жандарма на нашу сторону. Ведь в случае успеха такая операция сулила немалые выгоды разросшемуся отряду «Неуловимых» — наличие источника информации в лагере врага стало бы гарантией успеха многих наших действий, гарантией сохранения жизни многих людей, да к тому же существенно увеличило бы количество и ценность разведданных, сообщаемых нами в Центр.
Более подробным выяснением личности Франца занялось подполье, и спустя какое-то время мы получили данные, вполне подтверждающие надежды Лазарева на возможный контакт с фельдфебелем.
Наш военфельдшер Шура Павлюченкова — настоящий чародей и волшебник — быстро поставила Семена Васильевича на ноги, да так, что предполагавшаяся поначалу отправка его на Большую землю уже почти не требовалась больному, тем более что он сам на этом настаивал. Но и оставаться в скромных, почти спартанских условиях лесного лагеря Семену Васильевичу не позволяло состояние здоровья.
Лазарев сам предложил мне неплохо продуманный план подпольной деятельности в каком-нибудь близлежащем населенном пункте — уже под прикрытием настоящих документов, удостоверяющих истинную его принадлежность к царской армии, в которой он дослужился до чина штабс-капитана.
Наши связные без труда разыскали спрятанные Лазаревым документы, доставили их в отряд. Мы рассудили, что Полоцк как место действия для Семена Васильевича исключается: там его могли опознать, и определили для него южный район Витебской области, где в это время фашистами создавалась школа подофицеров.
Так в этой только что созданной школе появился новый преподаватель — Лазарев. В штабе же «Неуловимых» с этого времени он был известен под псевдонимом «Суворов», о чем уже прежде упоминалось.
«Суворов» не переоценил важности информации о Юргене Франце. Мы все более и более склонялись к тому, что общая, собранная по крупицам характеристика фельдфебеля соответствует истине. Юрген Франц определялся в ней не только как неудачник, вынужденный терпеть унижения и гнет своего начальства, но и как человек, которого жизнь заставила всерьез задуматься над прошлым и будущим. Судя по многим признакам, его сомнения шли в русле переосмысления представлений о добре и зле, справедливости и коварстве, о многом другом, подтверждающем, что Юрген Франц — именно тот человек, в котором нуждался отряд «Неуловимых».
Горячо обсуждали мы с Глезиным и Корабельниковым информацию Лазарева и полоцких подпольщиков, когда разрабатывали с ними план первой встречи с Юргеном Францем. Я не спешил высказать верным своим помощникам то, что уже твердо решил сам. Но настал момент, когда пришлось сообщить им: