Если что-то и можно было поставить в «вину» Алексею Афанасьевичу, так это особое, какое-то отеческое пристрастие к своим бойцам. Сдержанный в рапортах, он совершенно преображался в личных беседах; тут уж его «хлопцы» — все без исключения сто тридцать пять человек — были героями и богатырями. А если речь заходила о ближайших помощниках Щербины, то тут он со страстью доказывал, что ему несказанно повезло. Например, по его словам, начальник разведки отряда Иван Никитович Колосов обладал прямо-таки сверхъестественным чутьем на лазутчиков.
Что же это такое за особое чутье на лазутчиков, которое Щербина убежденно приписывал Ивану Колосову? И вообще, что это за феномен такой — вражеский лазутчик в партизанских рядах?
Специальные и тайные службы рейха на временно оккупированных территориях тратили огромные средства и силы на попытки подавить боевую деятельность народных защитников. Излюбленным их приемом было стремление внедрить в партизанские соединения своих агентов.
Естественно, рано или поздно мы обнаруживали такого человека, поскольку хорошо знали тактику врага при попытках внедрения лазутчиков в партизанские ряды.
Когда, пройдя обычную проверку на наших контрольных пунктах, несколько новых «партизан» вдруг явились в штаб с повинной, показав при этом, что были завербованы гитлеровцами и получили задание внедриться в бригаду, мы не исключали возможности, что кто-то из засланных затаился, выжидая момент, чтобы причинить нам вред.
Не исключал такой возможности и Колосов, который стал пристально присматриваться к пополнению, не торопясь поскорее переводить его на место дислокации отряда. Незаметно, исподволь, внимательно изучал он четверых новобранцев. Двое из них оказались вне подозрений. Это были бежавшие из плена офицеры, рассказ которых до мелочей подтверждался знавшими их людьми, попавшими в бригаду раньше.
Оставались еще двое — сцепщик полоцкой железнодорожной станции и угрюмоватый, малоразговорчивый крестьянин из дальней деревни Дохнары.
Сцепщик утверждал, что он бежал из города после того, как власти заподозрили его в краже керосина. Крестьянин же объяснял свой приход в отряд невозможностью жить «под катами» и тем, что он бессемейный, так что в селе ему «вовсе делать нечего, а немца он давно мечтал бить».
Колосов провел проверку, и рассказы обоих подтвердились: и керосин, действительно, пропадал, и крестьянин жил одиноко, без семьи…
— Вроде все на месте. А чего-то мне не хватает, — размышлял вслух Колосов о сцепщике и крестьянине. — Чутье у меня ноет.
Он заметил, что в показаниях большинства пришедших с повинной что-то разнилось — например, метод вербовки, а что-то было похоже… Но одна деталь в них совладала всегда: вербовку проводил один и тот же глуховатый человек, именовавший себя то Иваном Васильевичем, то Егором Мефодьевичем, а то и вовсе каким-нибудь несусветным — не отыщешь ни в одних святцах — именем. По внешности этот человек напоминал уже известного партизанам Леона Майзенкампфа.
— Была бы у меня его фотография, — в сердцах сокрушался Колосов, — я бы тут же ясность навел. Да только где ее достать, эту самую фотографию?
— А ты у Корабельникова попроси, — посоветовали ему. — Он документы любит. Глядишь, что и отыщется.
И Колосов, мало веря в удачу, все же обратился к Корабельникову с такой просьбой. Корабельников поначалу рассердился.
— Тебе профиль или анфас? — ехидно спросил он. — Или то и другое? Может, цветную?
Колосов огорченно вздохнул: что ж? на нет и суда нет. Но тут его осенило:
— Послушай, Корабельников! А из повинившихся один все рисовал. Он, случаем, не художник?
Корабельников обалдело, словно не узнавая, посмотрел на Колосова, похвалил:
— Это ты неплохо придумал Ей-ей, неплохо! Если только он и вправду художник.
Среди пришедших с повинной действительно оказался человек со способностями к рисованию. Через несколько часов кропотливого труда он сделал портрет, в котором ранее повинившиеся безошибочно угадывали вербовщика.
Колосов бережно унес портрет с собой, будто какую-то драгоценность. Он вызвал на разговор сразу обоих — и сцепщика и крестьянина.
— Ну, хлопцы! — сказал он весело, потирая руки. — Я к вам с приветом. От доброго дяди. Большущий привет передавал и пожелания здоровья.