Он прошел в душевую, без труда обнаружил легко вынимаемые кирпичи, приказал позвать хозяйку, спросил:
— Что это?
— Это от сырости, господин офицер, — униженно залепетала хозяйка. — Все никак не соберемся сделать ремонт. Но я обещаю…
Кауфман вынул кирпичи, позвал:
— Анна?
— Да, господин Кауфман? — совсем близко раздалось из-за стены.
— Вы хорошо слышите меня?
— Как у себя в комнате.
Жандарм поставил кирпичи на место, покинул душевую. Проходя мимо хозяйки, он сказал фельдфебелю:
— Арестуйте ее.
Команда была отдана по-немецки, и хозяйка не поняла, о чем идет речь, поэтому когда фельдфебель взял ее под локоть, она пошла с ним безропотно.
В комнате Кауфман улыбнулся Шуре:
— Ну, что же? Давайте перебираться. Это место явно не для вас.
— Мне надо дождаться служанку, — смущенно напомнила Шура. — Она придет в двенадцать.
Кауфман посмотрел на часы:
— Через десять минут. Впрочем, русские не всегда точны. Подождем. — Он прошелся по комнате. — Представляю, как расстроится бедняга Блекер, узнав о вашем переселении. Признайтесь, вам не жаль его?
— Почему я должна жалеть его? — В грустном голосе Шуры все же промелькнуло кокетство. — И разве он так слаб, что нуждается в женской жалости?
— Я думаю, мы непременно отыщем ваши деньги, — перевел разговор на другую тему Кауфман. — Может статься, мы найдем их быстрее, чем Роберта.
— Вы занимались Робертом сегодня?
— Да, но, наверное, наш друг Гердт прав — Роберт в командировке со своим начальством. Это — единственный вариант на ближайшее время. Правда, о времени тут говорить трудно, однако думаю, что они вернутся не позже, чем через три дня.
— Это было бы прекрасно! Шура выглядела вполне успокоенной после недавних утренних волнений.
В дверь постучали.
— Вот и ваша служанка, — сказал Кауфман, но ошибся. В комнату вошел Григорий.
— Э-э… Прошу прошения, начал он с заговорщицким видом, — по мне, извините, кажется, что сегодняшние волнения необходимо скрасить. Я приглашаю вас вечером в кафе на маленький ужин. За мой счет, разумеется. Деликатесы мне уже пообещали. Что, согласны?
Кауфман, начавший слушать едва ли не брезгливо, к концу тирады значительно изменился в лице, подобрел и ответил за себя и за Шуру:
— Спасибо. Возможно, мы примем ваше приглашение.
Вскоре явилась служанка — та самая девушка, которая помогала Шуре переодеваться в окраинном дворе, и они отправились с Кауфманом на квартиру. У жандарма были дела на службе, и, едва показав Шуре комнату, он тут же отбыл.
— Как тебя зовут? — спросила Шура подругу.
— Ольга.
— Ты извини, Оленька, мне придется кричать на тебя. Выказывать свое недовольство. Я же из баронской семьи. — Шура обняла подругу. — Сумеешь быть безропотной и не обижаться?
— Мне не привыкать, — ответила Оля. — С детских лет панам служила. Не успели подышать свободой, как немец пришел. Так что валяйте, кричите, стерплю.
— А немца, который пришел, мы с тобой и прогоним, — ласково сказала Шура.
— Так уж мы с тобой?
— А кто же? Мы с тобой и такие, как мы. Разве тебя победить можно?
— Меня нельзя, — уверенно ответила Оля. — Я за себя постоять умею.
— И никого из нас нельзя. Правда?
— Пожалуй, правда. — Оля задумалась, потом вдруг переменилась в лице, как-то выгнулась и заговорила подобострастным тоном: — Слушаюсь, госпожа. Непременно, госпожа. Виновата, госпожа.
— Прекрасно! — похвалила Шура. — Ни к чему не придерешься. Молодец.
— Если бы эти господа знали, — сказала Оля, — сколько ненависти кроется под покорством каждого слуги, они ужаснулись бы!
Вечером за столом, который по заказу Григория был обставлен особенно изысканно, сидели трое — коммерсант, Шура и Кауфман. Блекера не пригласили.
Кауфман не скрывал удовольствия. Он не был ни пьяницей, ни чревоугодником, но, скуповатый гурман, радовался возможности насладиться за чужой счет. Тонкие коньяки и редкие блюда вызывали у него истинное наслаждение. Можно было подумать, что за столом он забыл и о войне, и о том, что рядом с ним сидят люди чужой крови, которую он убежденно и искренно презирал, потому что Кауфман хоть и вел себя как генерал на свадьбе, однако и лицо, и тон его выражали довольно дружеское расположение к Григорию и Шуре. Но было бы непростительной ошибкой полностью поверить его настроению. Некоторые делали говорили о том, что документы Григория и Шуры еще не убедили его окончательно в лояльности новых знакомых. Надо было убеждать ситуацией, общением и… запланированными случайностями.