Утром Кауфмана разбудила служанка. Он разрешил ей войти и выслушал ее в постели. Девушка была взволнована, протянула жандарму конверт, рассказывала:
— Я выносила мусор… Вдруг ко мне подбежал какой-то солдат, протянул вот это письмо. Сказал: «Для пани Анны». И тут же убежал. Я подумала… я решила сперва показать письмо вам. Надеюсь, господин меня не осудит?
Кауфман взял конверт, но не спешил заняться им, рассматривал Олю, усмехнулся:
— Ты далеко пойдешь. Но учти: можешь сколько угодно предавать свою госпожу, однако не дай тебе бог когда-нибудь предать немецкого офицера.
Служанка потупила взгляд, потеребила фартук.
— Успокойся, — милостиво добавил Кауфман. — Ты поступила правильно. Только запомни: об этом не должен знать никто, кроме нас с тобой. Никто! Поняла?
Девушка кивнула согласно.
— Пани Анна еще спит? — поинтересовался Кауфман.
— Да.
— Не торопись будить ее. Можешь идти.
Когда Оля вышла, Кауфман вскрыл конверт, достал из него сложенный вчетверо лист бумаги, на котором было написано по-немецки:
«Вы еще молоды, Анна. Вы не застрахованы от ошибок, особенно в такое время. Вы гонитесь за внешним, но оно может обмануть Вас. Кауфман прикидывается другом, а сам послал запрос в Прибалтику, чтобы убедиться в Вашей подлинности. Неужели Вы сможете после этого продолжать симпатизировать ему? Уверяю Вас, на белом свете есть более расположенные к Вам сердца, которые могут принести гораздо больше пользы Вашей будущей жизни».
Подпись отсутствовала.
«Это, несомненно, Блекер! — подумал Кауфман. — Какая же скотина этот Блекер! И он будет сегодня, как ни в чем не бывало, смотреть мне в глаза! Ладно, Блекер. Когда-нибудь я расквитаюсь с тобой. Я покажу тебе это письмо, и ты ответишь мне на несколько пристрастных вопросов!»
За завтраком Кауфман словно невзначай спросил свою гостью:
— Как вы относитесь к Блекеру?
— Вчера он вел себя как настоящий мужчина.
«Настоящий мужчина! — зло подумал Кауфман. — Вся его жизнь состоит из подметных писем, и даже здесь он остался верен себе. Скотина! Хочет испортить мне милое приключение, которого так не хватало в этой дыре. Но Анна не получит ни этого твоего письма, ни последующих. Если они будут».
Вслух же Кауфман сказал, усмехнувшись:
— Когда-нибудь вы пересмотрите свои представления о настоящих мужчинах. Уверяю, у вас еще будет такая возможность.
— Вы считаете, что я ошибаюсь в Блекере? — кокетливо и наивно спросила Шура. — В чем же, скажите?
— Вам выгодно не ошибиться во мне, — холодно ответил Кауфман. Советую не забывать об этом. Учтите, в ваших же интересах.
— Вы в чем-то упрекаете меня? — Шура чуть закусила нижнюю губку так она была особенно мила.
— Отнюдь нет! — поспешил заверить Кауфман, вновь ставший галантным кавалером. — Не обращайте внимания, просто у меня плохое настроение с утра. Еще раз простите меня.
— Настроение — после вчерашнего шампанского? — понимающе улыбнулась Шура, и Кауфман тоже, как мог, ответил ей улыбкой.
В это же время на городской улице Блекер совершенно «случайно» столкнулся с Григорием.
— Как вы закончили вечер? — поинтересовался Григорий после довольно равнодушного приветствия Блекера.
— Хуже, чем вы его начали, — съязвил тот.
— Э-э… — Григорий сочувственно покивал головой. — Мне кажется, эта девушка достойна большего, чем случайный роман. Жаль, что она скоро уедет. Впрочем… долгие дружбы завязываются быстро… конечно, если никто не мешает им.
— Что вы хотите этим сказать? — Блекер старался не показывать своего интереса к этой теме, но скрывал его плохо.
— Простите за откровенность… — Григорий сделал вид, что смутился. — У меня такое впечатление, что вас пытаются обыграть с нарушением правил. — Если это заметили даже вы, — усмехнулся Блекер, — то не стану возражать.
— По рюмке коньяку? — предложил Григорий.
— Утром не пью, — отказался жандарм.
Они в это время проходили мимо кафе, где заканчивали завтрак офицеры.
— Я хочу, чтобы вы поняли меня правильно, — говорил Григорий. — Назваться вашим союзником было бы неэтично во всех смыслах, но… мне кажется, что Кауфман что-то замышляет и в мой адрес. Это, конечно, никак не связано с Анной… Однако я чувствую, что мне придется дождаться здесь моего хорошего знакомого, который посоветует господину Кауфману оставить меня в покое.
— Вы не назовете мне вашего знакомого? — с откровенным интересом спросил Блекер.
— Отчего же? Не вижу повода быть с вами неоткровенным, — сказал Григорий. — Я говорю о генерале Полдиге.