Внешне безразлично поглядывая друг на друга, Шура и Григорий искали возможности поговорить. Они прошли вдоль улицы и остановились возле маленького кафе, за стойкой которого виднелись дорогие напитки. Григорий толкнул дверь, приглашая Шуру. Заказал себе коньяк и сухое вино для девушки, повел ее к столику в углу. Молодой жандарм тоже вошел было в кафе, но, потоптавшись, смущенный вопросительным взглядом хозяина, ретировался к порогу.
На лице Григория светилась широкая улыбка застольного собеседника, издали можно было подумать, что он говорит какие-то пустяки, а на самом деле их разговор протекал так. Григорий спросил:
— Что будем делать?
Теперь улыбалась Шура — издали казалось, что она невинно кокетничает.
— Кто-то из нас должен остаться здесь.
— Кауфман не допустит этого, — сказал Григорий. — Надо остаться всем. Сыграй недомогание. Мигрень или еще что-нибудь…
— А если он станет настаивать?
— Устрой истерику.
Кауфман уже стоил у дверей кафе и что-то сердито выговаривал молодому жандарму. Затем он быстро подошел к столику:
— Развлекаетесь?
— Пытаюсь вылечить пани Анну, — ответил Григорий.
— В чем дело? — спросил Кауфман.
Шура болезненно поморщилась:
— Совершенно не переношу езду в машинах, укачивает до обморока. В Молодечно я предпочла нанять какую-то грязную телегу, лишь бы не пользоваться машиной. Смертельно болит голова. Мне очень плохо.
— Вы думаете, вино поможет вам? — криво усмехнулся Кауфман.
— А что же делать! — В голосе Шуры прозвучали истерические ноты. — Я ничего не хочу больше! Я хочу домой! Мне ничего не надо! Мне очень плохо!
— Успокойтесь, пожалуйста. — Кауфману не хотелось скандала. — Мы заедем в госпиталь, и вам помогут там.
— Как угодно, только не «заедем»! — капризничала Шура. — Пешком — хоть на край света. Только не на машине. Мне нужно полежать.
— Сказывается баронское происхождение, — грустно заметил Григорий. — Кажется, Блекер все-таки догонит нас.
— Не надейтесь, — ответил Кауфман. — Этот «настоящий мужчина» будет здесь не раньше завтрашнего обеда. В ночь он не поедет — панически боится партизан.
— А вы не боитесь их? — спросил Григорий, стремясь задеть заносчивого вояку.
— Меру надо знать во всем, даже в страхе. — Кауфман вновь обернулся к Шуре. — Вам не лучше? Пойдемте к врачу, это недалеко.
Поднявшись, Шура попросила:
— Позовите Ольгу.
Кауфман взглядом переадресовал эту просьбу Григорию, и Григорий заспешил к машинам.
— Вас просит пани, — сказал он Оле, а возвращаясь рядом с ней, продолжал: — Останемся здесь до утра. Шалва и ребята за ночь доберутся. Дай Шуре повод устроить истерику. Какой-нибудь неловкостью… ну, словом, придумай что-нибудь.
Они догнали Кауфмана и Шуру у госпиталя, прошли в приемный покой, где Шура попросила:
— Оставьте меня, бога ради, на минуту с Ольгой.
Кауфман пошел за врачом, а Григорий сел в коридоре.
Вскоре из приемного покоя послышались истеричные крики:
— Дура! Дура! — и вслед за этим раздались звуки пощечин.
Врач прильнул к двери, постоял, вслушиваясь, и сказал:
— По-моему, не следует торопиться заходить туда. Женская истерика не управляема. Побить служанку — едва ли не лучшее средство от нее.
— Я очень тороплюсь, — жестко напомнил Кауфман. — У меня нет времени пережидать женские капризы.
Врач пожал плечами, вошел в приемный покой. Теперь оттуда слышались рыдания двух женщин и мягкий голос врача. Эскулап вскоре вышел:
— Если вы торопитесь, советую вам ехать без нее. Она неконтактна. На ноги ее поставят два-три часа сна. — Врач вопросительно посмотрел на Кауфмана. — Либо — не медицинские, ваши методы.
— К сожалению, в данном случае это исключено, — цинично бросил Кауфман, кивком подозвал Григория и энергично зашагал к выходным дверям.
— Она должна быть готова к рассвету, — добавил он уже на ходу,
— В кафе? — спросил Григорий на улице.
— Не откажусь, — сухо согласился Кауфман. — Но сначала надо распорядиться о номере в гостинице.
— О номере? А я буду спать на улице?
— Мы будем спать в одном номере! — Казалось, что Кауфман сам недалек от истерики.