Выудив из ухи рыбью голову, Созынбай принялся шумно и сосредоточенно ее обсасывать. Никто не заговаривал.
Засыпающему Ружейникову на миг показалось, что и вовсе не киргизцем рассказана эта история, а то ли приснилась ему, то ли на самом деле прошла перед глазами. И не сам ли это хан Едигей присел у костра перекусить?
Силин Ильиных вынес из землянки два нагольных тулупа. Один накинул на плечи Епанешникову, на старый же, в вытершихся лысинах, брошенный прямо на землю, перебрался Ружейников. Сбитый со сна, сунув под голову ладони, Лука засмотрелся на звезды. Где-то под ухом свербел сверчок. Одна за одной пронеслись летучие мыши. Наконец угомонились татары. Потихоньку форпост Изобильный переходил на ночь. Мысли Луки перенеслись на прошедший день. Припомнилась встреченная у солевозцев дивчина.
…Казаки нагнали ее перед станом, и Ружейников, первым поравнявший с ней коня, громко, на общую забаву, пошутил:
— Ой, девка, конь шибко озорной. Посторонись, милая, ненароком стопчет.
— Як це коняко? Пид ним, бачу, жеребчик красный… Отъедь, запылюганил всю!
Казаки закатились смехом. Довольно лыбился и сам Лука.
— Приметил, какова чертовка?! Мой сивый на што перестарок, и то с шага сбился, — наклонясь к Ружейникову, сказал Белоглазов.
— Не вы одни при глазах, — буркнул Лука, недовольный, что, кроме него, разглядели девушку.
Вторично Ружейников натолкнулся на Марийку (имя узнал от подходивших с лугов косарей), объезжая стан в обед. Стоя у длинной мажары, девушка бережно перевязывала плечо высокому хлопцу, ласково, снизу, поглядывая на него. Руки ее, с поддернутыми за локти рукавами бязевой кофты, коричневые от загара, еле сдерживались, как показалось Луке, чтобы не обвиться вокруг коричневой шеи хлопца. Соскользнувшие с пуговиц петельки отпустили уходящий под грудь вырез, и туда, таясь от девушки, заглядывал косарь.
От кольнувшей зависти Лука взыграл коня на дыбки и скакнул подле мажары. Вскрикнув, девушка выронила из рук ленту бязи, которой она обматывала рану. Парубок потянулся к косе.
— Нехай его, Петро. Не задирай. Нахальны они. Этот давечась игрался ко мне… — девушка дышала в самое ухо косаря, удерживала его здоровую руку. Подчинившись, тот хмуро проводил взглядом Ружейникова, пустившего наметом.
Спать Лука уже не мог. Замечтавшись о Марийке, он не сразу сообразил, о чем и давно ли говорит Ильиных.
— …Отбросил я запорку, приоткрыл чуток, но сам, на случай, ногой-то дверь подпер. Всмотрелся — одинешенек и совсем слабый. Вышел… Он и упади к сапогам: «Спаси Христа ради, отец, Ноги солью заедены, не убегнуть мне… Силов никаких. Помереть не дай…» В глаза заглядывает и норовит язвами ко мше. Одежонку рвет, а там ее и нет, лохмотки.
Силин примолк. Слышно переглотнул слюну. Рассказывая, он ни разу не поинтересовался, слушают ли его, будто держал ответ звездам. Да так оно и могло быть.