Варя сидела на стуле – велено было сидеть тихо, – поедала конфеты и болтала ногой в надежде, что с ноги свалится теплый сапог. Во-первых, жарко было невыносимо, во-вторых, когда сапог сваливался, подбегала мама и начинала его натягивать. Какое-никакое, а все развлечение!
«Подруги» называли друг друга исключительно Олечка, Леночка или Ирочка, а тех, кто постарше, по имени-отчеству – Наталья Леонидовна, Мария Ивановна. И разговаривали все время об одном и том же – станет Валера начальником сектора после того, как Юрий Павлович уйдет на повышение, или не станет, и кто займет Леночкино место у окна, потому что Леночке вот-вот в декрет.
Варя качала ногой и думала, что такое «декрет». Декрет-секрет, смешно!..
Еще говорили про квартальную премию, про назначение нового генерального – кто его знает, каким он будет! Говорят, он где-то в Газпроме проштрафился, так его к нам, чтобы отсиделся! А эти, которые из Газпрома, лихие ребята! Сдаст он все площади под склад или общежития для гастарбайтеров, и прощай тогда научный институт!..
Говорили, что картошку вот-вот должны привезти. Завхоз Брыкалов договорился с каким-то тамбовским фермером, и каждую осень в захламленный и неухоженный двор НИИ заезжал, бодро гудя, грузовик с тамбовской картошкой. Из кузова прыгали дядьки в ватниках и с папиросами в зубах, откидывали борт, сгружали на растрескавшийся институтский асфальт железные весы и толстопузые мешки с чистой, желтой, крупной картошкой, и институт оживал, становилось весело, и у всех как будто появлялось интересное и важное дело. После серой скуки будней приезд картошки казался праздником. Все потихонечку спускались вниз к грузовику, с сумочками и пакетами, спрашивали друг у друга, кто сколько берет, толковали про тамбовскую дешевизну, про то, что надо бы мешок взять, да негде хранить, и что в прошлом году в магазинах вся картошка была перепорченная, а эта долежала до весны!..
Варя стояла с мамой в очереди, крутила головой в сползающей шапке, выглядывала, волновалась, что «не достанется», хотя всегда всем доставалось.
Эти же мамины подруги от нечего делать научили Варю печатать – когда она уже постарше была. Теперь приходы на мамину работу приобрели особый, радостный смысл – Варя залезала на стул, стаскивала чехол с древней пишущей машинки, сопя, заправляла в валик бумагу, двигала каретку и начинала щелкать клавишами – поначалу медленно-медленно, а потом, когда подучилась, быстро-быстро, и это было так увлекательно! Поначалу ее к компьютеру близко не подпускали, все работают, компьютеры заняты – пасьянсами да «саперами», Варя, бродившая между столами, считала, сколько пасьянсов, и сколько «саперов». Пасьянсов выходило всегда больше. А потом, когда она научилась печатать, ее не только пускали – усаживали, и она с упоением набирала длиннющие тексты непонятных техзаданий, а мамины подруги в курилке переживали, станет ли Валерка начальником отдела после того, как Юрия Павловича проводят на пенсию, и кто займет Леночкино место у окна, потому что Леночке вот-вот в декрет, уж третий по счету!..
Окончив институт, вполне приличный, вполне технический и открывающий двери в светлое будущее, то есть в тот же самый НИИ, Варя пошла работать секретаршей.
Дома разразился скандал.
– Ты же инженер! – гремел отец. Он метался по кухне, смешной и трогательный, в тренировочных штанах и застиранной майке, и негодовал страшно. – Ты человек с образованием! А что это за работа – секретарша?! Чай будешь подавать?! Бутерброды резать?
– И буду, – упрямо говорила Варя, стараясь не смотреть на отца. Ей было его жалко.
– А еще какие услуги будет оказывать моя дочь?! Моя дочь, человек с высшим образованием!
– Папа, ты пойми, я никому не нужна с этим образованием! В НИИ не пойду, я там умру. Ты сам всю жизнь говорил про богадельню!
– Это лучше, чем… чем, – ее интеллигентный бедолага-отец вдруг пятнами покраснел, подтянул тренировочные штаны, собрался с духом и выпалил: – Лучше, чем бордель!
Они долго препирались, и Варя вышла на работу с некоторой опаской. Вдруг от нее и впрямь потребуют оказания… интимных услуг? Вдруг папа прав?! Готовая немедленно дать решительный отпор кому угодно – сначала дать отпор, а потом немедленно убежать и спрятаться, – Варя пришла на собеседование к Разлогову.
– Смотрины?! – гремел отец, когда она собиралась. – Товар лицом показывать будешь?!
Она нервничала, боялась, уже почти соглашалась с отцом и поэтому выглядела плохо – юбка и пиджак казались вытащенными из маминого гардероба, туфли на низком каблуке смотрелись калошами, и колготки плотные-плотные, больше похожие на рейтузы, а на улице жара!
Она вошла, и Разлогов, сидящий за громадным, заваленным бумагами столом, поднял на нее серые глаза в угольно-черных прямых ресницах.
Погибель, а не глаза!..
Напротив него, ближе к Варе, сидел Волошин, который учтиво и быстро поднялся, когда она вошла. В эту секунду все и решилось, так сказать, определилось раз и навсегда. Не то чтобы они не стали к ней приставать. Не то чтобы они не рассматривали ее сальными взглядами и не отпускали двусмысленных шуток. Не то чтобы они не задавали двусмысленных вопросов!..
Они ее не заметили. То есть вообще. То есть совсем. Нет, они поняли, должно быть, что это существо у дверей – новая разлоговская секретарша, и только.
Разлогов быстро сказал что-то про отдел кадров. Отдел кадров считает Варю вполне подходящей для этой должности, и он, Разлогов, нисколько не возражает. Раз уж отдел кадров так считает, займите свое рабочее место.
Волошин не сказал ни слова, смотрел в окно, пережидал, когда закончится никому не нужная аудиенция.
Варя заняла рабочее место, тихо радуясь тому, что не пришлось спасать свою честь, и слегка недоумевая, почему эти люди не обратили на нее никакого внимания. То есть вообще. Ну совсем.
В два счета она «сделала карьеру» и через три месяца была уже разлоговским помощником. В отделе кадров ее должность называлась «ассистент».
Разлогов не замечал ее, когда она была секретаршей, и, когда стала помощником, не замечал тоже.
Волошин был холодно-любезен и, обращаясь к ней, каждый раз немного медлил, как будто вспоминал, как ее зовут. Два других зама работали в «новом офисе» – так называлось только что отстроенное шикарное здание «Эксимера» где-то за МКАДом, и Варя их почти не знала.
Папа потихонечку угомонился, мама переживала, что ездить далеко, а Варя купила себе светлое пальто. Вызов собственной жизни, маминому НИИ, папиным тренировочным штанам и подъезду в многоэтажке на улице Тухачевского, в котором она прожила всю жизнь!
Все не так. Все совсем не так, как представлялось с улицы Тухачевского. «Жизнь наверху» оттуда, с Тухачевского, виделась сияющей и блестящей, беззаботной и легкой и, самое главное, очень красивой. Дорогие машины, деловые костюмы, горные лыжи, экономический форум в Давосе, прием в «Мариотте», каникулы в Ницце. При этом никто ничего особенного не делает, все озабочены, как бы повеселее провести время и произвести на окружающих подобающее впечатление.
Принцы женятся на золушках. Министры на секретаршах, миллионщики на манекенщицах, бизнесмены на королевах красоты и молоденьких певичках.
Принцам быстро надоедают золушки, певички и королевы красоты, и, измученные скукой и непониманием, принцы берутся за ум и принимаются искать «хороших девушек» – воспитанных, порядочных, добрых и умных, – чтобы осчастливить их, «создать семью» и завести очаровательных малышей и большую собаку. Семейный автомобиль, зеленую лужайку и дом с камином.