- Дедушка, ты говорил с ней? - юноша схватил старика за руки. - Что она ещё тебе сказала?
- Много. Всего не упомнишь. Но кой-чего в памяти ещё держится...
Служивый ударил кулаком по дубовой стене и раздражённо рявкнул:
- Плетёшь ведь! С сиреной он говорил! Быть того не может!
Старик хмыкнул и широко улыбнулся.
- И я бы не поверил, если б со мной не случилось... Меня на берег тогда выбросило. Жёсткий был, каменистый. Лежу я, не знаю, что и делать. А рядом звук такой, будто змея ползёт. А потом голосок: «Это ты в меня стрелял?» Милый очень, детский. А меня в холод кинуло. Решил не лукавить: «Я», говорю. «Больно это. Папа теперь злой. А зачем ты это сделал?» Я и сказал, что корабль на песню шёл, на погибель свою, а я выжить хотел. «Вот как, - говорит, - а я не вам пела. Любимому своему. На корабле, как твой, проплывал. Может видел его где-то?» Я уж сам не свой был тогда, говорил, что первое в голову приходило: спросил вот, как выглядит. «Красивый, - говорит. - Глаза горячие, медовые и улыбка как рассвет. И... И узелок на руке, красный. Не видел?» Говорю: «Нет, не знаком мне он. А давно проплывал?» Она замолкла и зашептала что-то про себя. А потом заговорила, разочарованно так, жалостливо, будто скоро заплачет: «Не знаю... Лет сто назад, может - больше. Время тут быстро течёт». И больше ничего не сказала. Я уж было подумал, что ушла, но нет. «Он проплыл, я петь и стала, - говорит. - Звала, звала... Он обернулся разок, улыбнулся и... И уплыл. А я всё зову и жду. Приплывают, конечно, но всё не те. И ты на зов плыл ведь. Мне так жаль...» И заплакала. Мне аж сердце защемило. «Папа... Ахела... Не отпускает на берег и в море далеко тоже. Потому сижу тут и зову любимого. Не хочу никого боле, а они плывут... О скалы бьются. Бедные...» Я смекнул маленько, что к чему, и говорю: «Я могу на берег сойти и поискать его. Если хочешь». Она притихла, а потом оживилась: «Правда?.. Хорошо. Папа доставит, куда нужно, если попрошу. Ты... Как найдёшь, скажи, чтоб сюда приплыл и в раковинку эту дунул. Папа его не тронет, к острову выведет. Вот», и кладёт мне в ладонь мокрое что-то, но тёплое. «Всё сделаешь, обещаю - награда будет достойной. Тебе пора», говорит. И, клянусь, волна меня подхватила, будто ладонью поддела, и понесла. Услышал ещё напоследок: «Если обманешь, не жить тебе! Папа везде найдёт!..»
В трюме повисла тишина. Она плавно разнеслась и поглотила всё вокруг: оказалось, буря стихла и ливень кончился. Даже ругани матросов не было слышно. К тому же, какой-то непонятный звук появился вдали. Но никто его не заметил.
- И что, дедушка? Ты нашёл его - любимого сирены?
- А как же, - старик улыбнулся и открыл слепые глаза. - Было трудно, это многого мне стоило, но... Подверни рукав.
Юноша нахмурился, но выполнил веление. Старый, потерявший всякий цвет узелок был обвязал вокруг тонкой руки.
- Твой дед оставил тебе его, - говорил чернобородый старик, доставая из-за пазухи морскую раковину. - И ещё медовые глаза в придачу. Надеюсь, малец, ты будешь счастлив с сиреной. Кто-то ведь должен заглушить зов.
Старик поднёс раковину к губам и дунул изо всех сил. Лишь невнятный свист прозвучал в образовавшейся тишине, только он будто подстегнул морские волны и ускорил ветер. Парус затрещал, корабль дёрнулся и, изменив курс, стал стремительно набирать скорость.
Женщина запричитала. Служивый вскочил и выбил раковину из рук старика, поднял кулак для удара и замер: радужки старых, уставших глаз обрели цвет - ярко-голубой, а сам старик заливался слезами и шептал.
«Не... Не обманула сирена... Дала достойную... Награду...»
Скоро всё вокруг поглотила песня, лёгкая, нежная, едва слышная. Она вплелась в каждый звук, каждую мысль в голове. Окутала, словно мягким покрывалом, и стала завлекать...
И громче песни грохотало лишь одно молодое сердце.
Её имя – 435
Все дороги ведут к людям. Маленький принц, 1943
помоги мне
Роман пробудился резко. Как от пощёчины.
Обрывки прерванного сновидения ещё стояли перед глазами. Он не помнил подробностей, но это точно было что-то яркое, приятное и очень желанное. Роман хотел продлить этот сон, хотел продолжить пребывание в мире, куда более насыщенном, чем настоящий. Но не смог. Реальность уже не желала его отпускать, а отдохнувшее тело жаждало движения.
Когда Роман понял, что заснуть не получится, приоритет в отношении сна сменился на другой - не забыть. Всегда в этот момент в сознании вспыхивало одно единственное правило: «НЕ СМОТРИ В ОКНО!»
И каждый раз он это правило нарушал.
Через белый пластиковый квадрат было видно небо. Ещё более тёмное, чем мрак комнаты. Пышные мешки облаков закрывали звёзды, и луна, обязанная властвовать Землёй ещё несколько часов, куда-то скрылась.