- Ничего не бойся в лесу, зайчик! И не отходи от папы далеко!..
Пока добирались до леса, отец молчал. Евгений молчал тоже. Только размеренный топот копыт, скрип старого дерева и шум ветра были их постоянными спутниками. Парень даже радовался, что всё обошлось одними словами, и не сразу приметил: совсем пропали весёлые трели птиц.
3
Солнце стояло высоко, и Евгений даже в своей тонкой кожаной куртке обливался потом: волосы были мокрыми, крупные, мутные капли стекали со лба и, щекоча кожу, ползли вниз по щекам. А после падали на колени. Льняная кепка отца взмокрела настолько, что казалась на несколько тонов более тёмной. Ветер уже почти не доставал воз, запутываясь в толстых древесных стволах и пышных кустах; само солнце уже было тяжело разглядеть за высокими кронами, а они с отцом ехали всё дальше и дальше.
Наконец тропа стала сужаться и скоро упёрлась в небольшую заросшую полянку. Окаймляли её множество пней самой разной толщины, некоторые из них на вид казались совсем трухлявыми, некоторые были вполне свежими - их неровные верхушки блестели и лоснились от сока благодаря ещё живым корням. За пнями следовали стройные сосны и ели. Среди громадных стволов и косматой хвои виднелись даже молодые деревца.
Воз заехал в самую середину поляны и остановился. На земле видны были поросшие мхом и редкой травой куски коры, почерневшие от времени опилки.
- Всё, Женик. Добрались до вырубки. Вылазь, прывязвай кобылу.
Юноша спрыгнул с воза, перенял лейцы из рук отца и крепко обвязал их вокруг соснового ствола. Грюня спокойно встала, начав лениво щипать травку.
- Бяры сакеру, якую хочаш. Дрэва выбирай. И руби.
С десяток топоров разного размера лежало на самом дне воза, прикрытых дерюжкой, - Евгений видел то тут, то там выступающие рукоятки и краешки лезвий. Он резко сдёрнул жёсткую ткань и, не задумываясь, схватил самый крупный топор, даже не взглянув на более мелкие, хоть и выглядящие детскими со стороны, но такие же острые и с рукоятями, на которых идеально бы уместилась небольшая ладонь юноши. Отец хмыкнул, глянув на его выбор, но так ни слова и не вымовил; лишь слез с воза, взял топор с широким навершием и грубой самодельной рукояткой и медленно зашагал к ближайшему дереву.
Евгений заприметил невысокую, крепкую сосенку и, подойдя ближе, со всей силы вогнал лезвие в ствол. Топор вошёл под углом и застрял. Отец, кажется, хмыкнул ещё раз. Евгений глубоко вздохнул и крепче сжал горячую рукоятку, чтоб ненароком не выпустить из рук, - его всего трясло, а в голове роились мысли: он ведь стоял... вправду стоял здесь - посреди дремучего леса, в самой чащобе. Сколько ночей она не давала ему заснуть? Сколько лет насылала гнилой ветер, а после и белую дымку, издевательски качая верхушками сосен, стремясь юношу заполучить? И вот - он здесь. В полной целости и полнейшей сохранности. Неужто какому-то дереву удастся его опечалить и подкосить после такой победы? Ну уж нет. Евгений вздохнул ещё глубже и что было силы рванул топор на себя. Что-то хрустнуло, и рукоять резко стала легче - будто избавилась от навершия и сама собой взвилась, укусив юношу в лоб и после выпрыгнув из ослабевших рук на землю. Евгений обхватил голову ладонями: та пылала огнём и что-то стучало в висках в такт сердцу.
Как боль приутихла, парень осмотрелся: лезвие глубоко вошло в дерево, тогда как древко топора валялось на траве, а отец стоял, скрестив руки на груди, и качал головой.
- Пасядзи лепей. Сам всё зраблю.
И Евгений сел. Забрался на воз и остался там слушать стук топора, эхом разносящийся по лесу. Изредка юноша слезал и помогал отцу: придерживал стволы, пока тот рубил их на части, после таскал к возу и складывал так ровно, как мог. И всегда возвращался сидеть и слушать. Сейчас он не взял бы в руки топор, даже если бы отец попросил его об этом.
Солнце уже заходило - стало темнеть, хотя пекло так же сильно. Евгений обливался потом: горячие капли стекали со лба, струились с мокрых волос, застилали глаза, облепляя веки и ресницы. Юноша утирал их рукавом и сразу прятал руки обратно в карманы - его била крупная дрожь. Евгений не знал, было ли это следствием внезапно налетевших волнения и беспокойства. Или, может, страх перед лесной чащобой вернулся? Знал и чувствовал парень лишь одно: нечто липкое, противное растекалось у него внутри, разнося мороз по телу, собираясь толстым комом в груди. Сколько Евгений себя помнил, колючая, морозная хватка всегда сжимала его сердце, разжимаясь лишь в краткие моменты, когда он чувствовал себя полностью счастливым. Бывало такое крайне редко. Сегодняшний успех уже было прогнал этот холод, но разочарованный взгляд отца усилил его втрое. Но, кажется, было и ещё что-то, заставляющее Евгения дрожать: до вырубки добрался ветер, ссыревший и гнилой, он отдавал тухлятиной.