С такими думами я въехала в Польшу, где таможенный контроль прошёл мгновенно. Всю дорогу до Варшавы Нина молчала. Вот и Варшава. Суета, вокзальный шум. Сухо простившись, мы распрощались с попутчицей.
Глава 10 ВНИМАНИЕ
ПРОШУ ОБРАТИТЬ ВНИМАНИЕ ЧИТАТЕЛЕЙ, ЧТО ЭТА ГЛАВА ИМЕЕТ ОПИСАНИЕ СТРАШНЫХ СОБЫТИЙ. СИЛЬНО ВПЕЧАТЛИТЕЛЬНЫМ ЛЮДЯМ ЛУЧШЕ ЕЁ ПРОПУСТИТЬ. Автор
Вася и Ванечка в потрепанных, больших по размеру замызганных куртках протиснулись между людей, сгрудившихся в проходе вагона метро.
— Осторожно! Двери открываются, — слышался голос диктора. Ребята, без стеснения расталкивая пассажиров, выскочили из вагона и, также пробиваясь через плотную толпу пассажиров, толпящихся у входа в соседний вагон, юркнули в него, продолжив свою заунывную песню:
— Подайте на пропитание! Папка в тюрьме, мамка умерла! Подайте на хлебушек!
Вася и Ванечка уже около полугода находились в Москве. Цыган не обманул его, сказав напоследок, что там, в столице, Вася будет работать. Вот они и трудятся! С утра до вечера носятся по своему маршруту в метро.
Переходят из одного вагона в другой и жалобно выпрашивают у пассажиров «на пропитание». Вася никогда не думал, что просить деньги у людей, это работа. Первое время ему было очень тяжело, потому что с непривычки клянчить деньги, пробираясь среди недовольных пассажиров в переполненных душных вагонах, было невыносимо. А от постоянных пинков и подзатыльников костлявой руки тётки Аньки, к которой их приставили, становилось так больно, что хотелось плакать.
Для Васи всё вокруг было необычным и незнакомым! Теперь-то он знает, что такое метро, о котором ему рассказывала мама. Сколько он мечтал попасть сюда, в это красивое, как ему раньше казалось, горящее золотом и чистым мрамором подземелье с шумящими поездами! Но то, что он увидел, не сходилось с его прежним представлением о метро. Это был не тот дворец, который ему часто снился там, в той, уже далёкой и словно не его, а чужой жизни.
***
Васька родился в Москве. То, что он родился в столице, и то, что у него когда-то был отец, и то, что они в этой такой незнакомой Москве жили в хорошей большой двухкомнатной квартире, которая находилась недалеко от метро, он слышал от матери. Это сейчас он живёт с ней в этом насквозь продуваемом доме с провалившимися полами и вечно хлопающими от пронизывающего сквозняка входными дверями. О счастливом прошлом она ему рассказывала не так часто. Только тогда, когда находилась в более трезвом состоянии. Когда выпитое накануне ещё не совсем выветривалось из её организма, а новое не на что и негде было приобрести. В последнее время такое её состояние было редкостью. В основном после принятия дешёвого спирта, которым её снабжали друзья, невесть откуда его бравшие она и встать не могла.
В такие дни, пробудившись после ночного очередного загула и еле приподняв голову от грязного стола, она начинала излагать то ли себе самой, то ли Ваське, то ли просто ободранным стенам хибары, в которой они ютились, историю своей тяжёлой жизни. Она говорила, словно кому-то хотела прочитать исповедь, обращаясь к пустому углу комнаты и у кого-то постоянно прося прощения и помощи ради него, Васьки.
В такие утренние часы малыш открывал глаза и видел мать, спящую за столом среди пустых бутылок, дурно пахнущих консервных банок и оставленным невменяемыми гостями матери мусором на столе. В эти дни, продрав глаза и еле оторвав свою давно нечесаную по причине запоя голову от грязной клеёнки, покрывавшей стол, мать Васьки, еле шевеля языком, допив опохмелку, приступала к своим рассказам.
Сначала Вася ничего не понимал в её бессвязных фразах. Но за годы взросления и оттого, что со временем мать всё чаще и чаще вела такие беседы, у Васьки стала складываться картина своего происхождения. Речь матери в такие минуты становилась то ровной и спокойной, то резкой и злой. Тогда она с ненавистью хватала то, до чего могла дотянуться её рука на заваленном грязной посудой столе, и швыряла, пытаясь попасть в только ей видимого ненавистного врага. Или наоборот, становилась более умиротворённой. В такие минуты она рыдала и причитала. Ваське было до слёз жаль свою мать. Мальчик плакал, слушая её, и тихо просил:
— Не плачь, мамочка, не плачь…
Но пьяная женщина, глядя на сына осоловелыми глазами, заплетающимся языком кричала:
— Ой, Васька, Васька! Грешная я! Если бы ты знал, какая я грешница! Вот Бог меня и покарал мордой да в грязь. Так мне! Так! — стучала по грязному столу кулаками мать.
— Гадина я! — продолжала она, — но никто меня судить не может! Слышал, Васька! И ты не можешь. Я тоже жить хотела по-человечески. Видно, не судьба!