Утром, очнувшись после тяжёлого сна, он долго не мог понять, где находится? Посмотрев по сторонам, никак не мог разобрать, это ему приснилось или всё произошло наяву. Он никак не мог понять, почему он находится в этом сыром старом доме. Один. Где мама? Бабушка?
Малыш медленно встал со старой скрипучей кровати, шатаясь от бессилия, вышел во двор. На улице со стороны бабушкиного двора виднелись уродливые обгоревшие ягодные кусты. Как человеческий скелет, покрашенный чёрной краской, стояло сгоревшее дерево, грозно растопырив и устремив в тусклое небо обожжённые ветки, словно прося у Всевышнего помощи и защиты. Серый пасмурный рассвет обострил и без того нерадостную картину.
Глава 11 ВНИМАНИЕ
ПРОШУ ОБРАТИТЬ ВНИМАНИЕ ЧИТАТЕЛЕЙ, ЧТО ЭТА ГЛАВА ИМЕЕТ ОПИСАНИЕ СТРАШНЫХ СОБЫТИЙ. СИЛЬНО ВПЕЧАТЛИТЕЛЬНЫМ ЛЮДЯМ ЛУЧШЕ ЕЁ ПРОПУСТИТЬ. Автор
Васька вернулся в дом и сел на краешек облезлой металлической кровати.
— Мама, мамочка, бабушка… — шёпотом повторял он. Перед его глазами появилась картина расправы с близкими ему людьми. Его затрясло, внутри него опять разгорелся огонь, от чего заалели щеки, и мальчик в беспамятстве упал на кровать. В разгорячённом от жара и сильного стресса мозгу ребёнка появлялись картины, одна страшней другой. В бреду виделось красное пятно, которое тянуло к нему руки и голосом матери кричало.
— Беги! Беги! Что ты смотришь?!
Другое красное пятно голосом бабушки ласково говорило.
— Васенька, скушай блинчик вот вареньице твоё любимое, клубничное!
Васька брал блинчик, хотел окунуть его в банку с вареньем, но там вместо варенья оказывалась кровь. Он в ужасе бросал блинчик, но на него замахивался страшный дядька с кочергой:
— Я те брошу! Ешь, кому говорят!
— Я не буду! Я не хочу! Пустите, пустите, — задыхаясь, повторял мальчик.
До сознания ребёнка долетел звук открываемой двери. Вася приподнялся на локти и спиной прижался к стене. В проёме двери показался дядя Миша. Участковый, который редко, но приезжал к его матери. Он почему-то всегда её ругал, а потом, после разговоров с ней, махнув рукой, наверное, от безысходности, опять исчезал надолго.
— Да один он! Один! Бедолага! Ну, Васька, ты даёшь! Мы думали, ты там вместе с мамашей твоей непутёвой. За что она бабулю-то? С перепоя? Не хватило? Да жалко. Бабулька добрая была.
Васька смотрел на него непонимающими глазами. Участковый дотронулся до лба ребёнка и сказал человеку, вошедшему следом за ним:
— Да он горит весь! Простыл что-ли?
— Скорее всего, на нервной почве. Лишь бы того… умом не тронулся, — ответил вошедший, — ну так чего? Оформлять его будем?
— А куда же его? Да, бедолага, не повезло тебе с мамашкой, — жалостливо говорил участковый, гладя мальчика по голове.
— Моя мама хорошая! — вдруг еле проговорил Вася.
— Ясно дело, какая ни какая, а мать! В детском доме тебе лучше будет.
— Я не хочу в детский дом! Мама сказала, там плохо, — еле проговорил ребёнок.
— Хуже, чем было здесь, уже не будет, — с сожалением ответил незнакомец.
— Михал Иваныч забирай пацана! Смотри, он сам не дойдёт, горит весь.
***
Васька не знал, куда они ехали, не помнил, как доехали только очнулся он в палате с большими трещинами и облупленной краской на стенах. Сильно хотелось пить и есть. Но ещё больше малыш хотел к маме и бабушке. Он закрыл глаза, из-под ресниц хлынули слёзы. Слёзы обиды и безысходности, страха от неизвестности за своё будущее.
— Ты чего ревёшь? — Вася услышал чей-то голос и открыл глаза. Над ним наклонился подросток лет двенадцати.
— К маме хочу, — захныкал мальчуган.
— К какой маме? Которая старуху замочила? Так она того, уже там! — мальчик поднял указательный палец к верху, показывая на потолок.
Вася не понял, кого его мама мочила и где это «там». Слёзы, не переставая текли из его глаз.
— Есть хочешь? — спросил мальчишка.
— Да, — еле слышно ответил Вася.
— Сейчас, подожди! — парень скрылся за дверью. Через минут пять вернулся, неся в руках тарелку с наполненной серой смесью и несколькими кусками серого хлеба. В другой руке он держал стакан с непонятной мутной жидкостью.
— Держи! Овсянка! Я тебе две порции взял. Чай только без сахара. Ничего, съедобно. Ты давай рубай! Надо, я ещё принесу! Это с обедом тяжело, а этого добра им не жалко! Наедайся. Тебя Васькой зовут? Я слышал. У тебя жар на нервной почве был. У меня тоже жар был. Мы с тобой почти братья. По несчастью, — горько усмехнулся мальчик.