— Не дрефь, Макс, всё будет путём! Давай пять! Дядька сказал, дядька — сделал, — мужчина погладил мальчика по коротко стриженым волосам.
И действительно, дядя Паша делал всё для того, чтобы Максим и Катя росли, не зная нужды. Наверное, своей заботой о племянниках он компенсировал отсутствие своих детей.
Глава 14 ВНИМАНИЕ
ПРОШУ ОБРАТИТЬ ВНИМАНИЕ ЧИТАТЕЛЕЙ, ЧТО ЭТА ГЛАВА ИМЕЕТ ОПИСАНИЕ СТРАШНЫХ СОБЫТИЙ АФГАНСКОЙ ВОЙНЫ.
СИЛЬНО ВПЕЧАТЛИТЕЛЬНЫМ ЛЮДЯМ ЛУЧШЕ ПРОПУСТИТЬ ЧАСТЬ ЭТОЙ ГЛАВЫ. Автор
Пока дядя Паша отбывал свой срок за организацию «подпольного цеха пошива верхней одежды», как значилось в обвинительном заключении, Макс успел закончить школу. Поступать в институт не стал. Пошёл в ПТУ. Лена разрывалась, работала, где могла, но следила за его учебой. После окончания училища Максим поступил также с помощью Лены в институт, хотя и сопротивлялся её деятельности по организации его обучения.
— Лен, чем такие деньжищи отдавать «на лапу», лучше я тебе помогать буду. Катька подрастёт, мы её обучим. А нам с тобой надо ещё и дяде помочь.
Но Лена, после первой отсидки дяди, вышедшая за него замуж, была стойкой в этом отношении. Поэтому Макс окончил институт и даже успел устроиться в НИИ, но пришлось идти в Армию, что он и сделал под горькие слёзы Лены и уже подросшей Кати, которую также как и Максима, заставила учиться.
— Лучше бы женился, чем в Армию идти, — плакала Лена, — чует моё сердце, добром это не кончится.
Как в воду глядела. Восьмидесятый год. В Москве Олимпиада. В Афганистане война. Что потом с ним было, Максим никому никогда не рассказывал, от себя гнал воспоминания.
***
В восемьдесят втором году отряд, в котором служил Максим, вёл ожесточённый бой около важной магистрали. Последнее, что он помнил, это сильный удар, который отбросил его далеко в сторону. Сколько времени он пролежал, засыпанный землёй, смешанной с пылью и человеческой кровью, он не знал. Медленно сознание возвращалось к нему. Сначала Максим понял, что лежит лицом вниз. Он стал задыхаться и попытался повернуть голову, чтобы вобрать в себя воздух.
— Я что, в могиле? — он ощутил на своём теле тяжесть. Попытался пошевелиться, но почувствовал сильную острую боль. Сквозь шум в голове ему слышалась чужая речь.
— Всё, лучше бы я очнулся в могиле. Лучше сдохнуть, чем живым попасть в руки моджахедов.
— Али, Али, Слава Аллаху! У нас сегодня хороший день! Смотри, ещё двадцать долларов валяются!
Максиму были не понятны слова афганца. Он не мог понять, почему они так долго возятся над ним, но он не ощущает никакой боли.
— Да! Американцы щедрые ребята. За уши каждого такого убитого шакала по двадцать долларов дают. Фотоаппарат не забыл? Без фотографии убитого ничего не получим.
— А я слышал, за подбитый танк и уши экипажа дают сто баксов?
— В следующий раз повезёт больше. Давай, снимай. Слава Всевышнему!
Звук ножа, вынутого из ножен, заставил Максима застонать. Он попытался подняться, но окровавленная голова оказалась настолько тяжёлой, что он опять потерял сознание.
— Да, здесь ещё один. Смотри, он живой.
Его спас от неминуемой смерти товарищ, которого взрывной волной отбросило на контуженного Макса. Так он и лежал на спине Максима, уберегая своим растерзанным осколками гранаты телом товарища. Но это не спасло Максима от плена.
***
Он пришёл в себя на рассвете. К гулу в голове прибавилась звонкая молитва муллы. Он понял, что находится в плену. Максим попытался осмотреться. Опухшие глаза заслезились от солнечного света. Послышались чьи-то шаги. Кто-то прошёл мимо него.
— Иван, шакал! Ислам хорошо!
— Да пошёл ты! — послышался чей-то ответ. И тут же по сараю разнеслись тупые удары и стон какого-то мужчины.
Моджахед попутно несколько раз ударил Макса ногой и вышел из сарая. Максим с трудом поднял руки к глазам. С таким же трудом ему удалось приоткрыть опухшие веки, отдирая запёкшуюся кровь вместе с ресницами. Напротив он увидел связанного и зверски избитого совсем молодого солдата. Мальчишка сидел, прислонившись к пышущей жаром стене, и сухим языком облизывал потрескавшиеся и вспухшие от избиений губы.
— Очнулись? — тихо спросил он.
— Чего они хотят от тебя? — еле выговорил Максим.
— Того же, что скоро будут требовать и от вас. Чтобы я ислам принял.
— Ты ещё молодой, прими, может, выживешь.
— Не могу.
— Почему? Комсомолец?
— Нет. Не в этом дело. Я православный. Когда я уходил, меня мама окрестила и просила веру нашу не предавать.
— Ты дурак, парень. Тебя, небось, дома невеста ждёт, мать. Ты живи, а там разберёшься с верой.