— Нет, вы не понимаете. Это раньше, до Афгана, я не верил ни в Бога, ни в чёрта. А теперь верую, и предать его не могу ни здесь, ни там. А они меня всё равно убьют. Я знаю. Так зачем я против своего сердца пойду? Быстрее бы уже закончили.
— А как же мать?
— Мама меня поймёт. А вот вы живите. Вы же не верующий человек? Не крещённый?
— Нет. Не крещённый.
— Я знаю, чтобы выжить, некоторые наши ислам принимают. Я их не осуждаю. Я много думал об этом. Война эта какая-то не наша, неправильная. Не надо было нам сюда приходить. Не за свою землю погибаем. Так я в своей вере хочу умереть.
Вас тоже будут мучить. А может, и повезёт, и вас в миссию отдадут, как жест доброй воли.
— Что ещё за миссия? Какой там жест.
— Слышал, что здесь какая-то миссия американская вывозит некоторых пленных. Так что если будут предлагать стать правоверным, соглашайтесь, лишь бы вырваться отсюда.
— Пошли они со своими предложениями, у меня дед фашистов бил, дядька. Нет, раз так, пусть стреляют.
— Это вы размечтались. Чтобы они и просто расстрелять? Нет. Им поиграть с вашим телом надо. Это счастье, если застрелят и всё, а если «красный тюльпан» сделают? Знаете, что это?
— Да, наслышан. Кожу вокруг тела надрезают и завязывают над головой. А могут ещё в бузкаши поиграть.
— Это как, — удивлённо спросил солдатик.
— Голову отрезают и детям отдают ею играть, как в мяч. А с телом сами в эти бузкаши играют. Скачут на лошадях и отнимают друг у друга тело убитого. Хорошо, если убитого, а бывает, и с живым нашим братом играют. Раздирают буквально на куски. Живого! Звери.
— И чтобы я их веру принял? Как вас зовут?
— Максим.
— А я Юра. Степанов Юра. Может, если удастся вам выжить…
— Это навряд ли.
— Вдруг повезёт, передайте маме, что я не предал ни её, ни веру нашу.
***
Наступившая ночь принесла прохладу, но жажда не давала покоя. Максим провалился толи в сон, толи небытие. В тревожном сне пришла мама. Она, как в детстве, гладила его своей тёплой рукой по голове.
— Сынок, держись. Не падай духом. Бывает, что находишь спасение там, где совсем не ожидаешь. Верь в себя и береги силы. Я всегда буду с тобой рядом.
На рассвете послышались шаги. В сарай вошли Али с моджахедом, который направил на Максима автомат.
— Бача ислам или кердык!
— Пошёл ты!
Максим сплюнул под ноги моджахеду. Тот, что-то выкрикивая на своём языке, ногами, обутыми в тяжёлые ботинки, стал избивать его. Максим потерял сознание. Моджахеды, ругаясь, подняли его, вытащили из сарая и закинули за борт небольшого грузовика. Афганцы вели автомобиль по ухабистой дороге, о чём-то громко разговаривая и смеясь. Через некоторое время машина остановилась. Максим услышал выстрелы, восторженные и одобрительные крики афганцев, стоны людей. Водитель и его напарник Али выскочили из автомобиля. Али заглянул в кузов и толкнул Максима. Решив, что он всё ещё без сознания, они, возбуждённо и громко переговариваясь, спустились в низину и присоединились к кучке вооружённых афганцев, которые смотрели на ужасающую для нормальных людей картину.
С десяток афганских мальчишек с палками и свора собак бегали за несколькими солдатами, захваченными в плен. Моджахеды, наблюдая за игрой, одобрительно кричали и выстрелами подбадривали мальчишек. Окровавленные, обессиленные люди из последних сил старались увернуться от разъярённых собак. Мальчишки, догнав, сбивали их палками наземь и оставляли на растерзание собакам. Люди смеялись и улюлюкали, когда тело несчастного превращалось в кровавое месиво.
***
Красный закат, казалось, залил кровью каменистую площадку. Максим медленно двигался, пытаясь обнаружить живых, хотя и осознавал, что этого не может быть. Вокруг лежали искромсанные безголовые туловища. У ребят, для чьих голов не хватило мальчишеских палок, были выколоты глаза и вскрыты внутренности. Сделав ещё шаг, Максим упал на колени, опираясь руками о землю. Почувствовав влагу на ладонях, он поднёс руки к глазам. Они были в крови. Максима охватила мелкая дрожь, которая разбежалась по всему его телу. Обхватив руками голову, он громко застонал.
То, что происходило с ним дальше, ему виделось как в замедленной киносъёмке. На дороге остановился джип. Из него вышли американский солдат с автоматом, водитель и женщина. Женщина быстро делала снимки с места изуверства, пока солдат и водитель спешно усаживали Максима в кузове открытого джипа. Женщина и солдаты пытались что-то объяснить ему. Но он трясся в ознобе и никого вокруг не видел, ничего не слышал и не понимал. Ни просьб лечь на дно кузова и спрятаться под брезентом, ни вопросов, как ему удалось выжить.