Лена достала из тумбочки клочок бумаги и со слезами на глазах стала читать записку: — «...Мама Леночка, не ругайтесь и не плачьте…» Ой, не могу читать! На, Максик сам.
— Мам Лен, не плачь, я найду Катю, не переживай. Ты самая хорошая, ты же нам маму заменила.
— Скажешь тоже, мамку родную никто заменить не может. А Катя вот взяла и уехала, даже не поговорила со мной, не посоветовалась. А ты говоришь родная мать.
— Не плачь, ты всё равно родная, — Максим обнял бедную женщину так нежно, как если обнимал свою мать.
— Спасибо, родной мой. Не переживай. Я узнала у девчонок. Она в Москву подалась с одной девочкой, шустрой такой. Да ты помнишь её! Лариской звали! Пробивная такая. Так я хотела в Москву податься, её искать. А куда? Где искать-то? Сейчас все в Москву бегут и беженцы, даже вон по телеку видела африканцы.
Представляешь, в аэропорту живут месяцами, прямо на полу спят. Что делается?
***
А время и действительно смутное настало. Конец восьмидесятых. Помыкался Максим. Никуда не берут на работу, везде сокращения, никому он не нужен, даже в охрану не берут. Боятся, контуженный в плену был. На Афганцах словно печать стоит. Мало ли чего. Хорошо, склонности к алкоголю нет. Не спился. Сухой закон, объявленный Горбачёвым, конечно, мера. Но не для выпивох. Они, как без закона, меры не знали, а уж после какой только «палёнкой» не травились? НИИ закрылись. Что там НИИ? Заводы закрывались один за другим.
Не мог Максим больше на Лениной шее сидеть, да тут и дядя освободился.
— Всё, Лена, я решил. В следующий раз едем в Польшу вместе. Всё покажешь, расскажешь. Потом я один буду ездить, товар тебе возить, а ты сиди и торгуй. С дядькой жизнь налаживай. Всё так легче тебе будет. А я и в Москву заеду, попробую Катю разыскать.
Так и решили на семейном совете. Лена, получив деньги за партию товара, определила день поездки в Польшу.
***
В Варшаве у неё тоже было всё налажено. Сначала она снимала комнату у разбитной доброй польки Гражины, с которой случайно познакомилась в поезде. Вскоре они так подружились, что та перестала брать деньги за постой, да ещё ругала Лену, когда та привозила подарки из России: банки с икрой, конфеты, шоколад. В нищей России Лене удавалось достать всё. И это всё успешно продавалось в Польше и менялось на доллары. Подруги были ровесницами с похожими судьбами. Рассказывать о своей жизни могли ночи напролет. Понимали друг друга без всякого перевода, хотя Гражина рассказывала историю своей жизни Лене на польском, а Лена, естественно, на русском языке. Разница между ними была только в том, что муж Гражины «уехал за грошами» в Германию, да так там и остался. Они развелись, муж иногда приезжал по делам в Варшаву и не забывал ни первую жену, ни дочь. Гражина была не в обиде на мужа, хотя, возможно, в силу своего характера скрывала свои чувства.
— Мой отец по материнской линии из рода Пилсутских! А он кто? На половину немняк!
— Правильно, Гражка, хай ему грец, тому немчуре! Смотри невесту, какую он тебе оставил! Золото! — поддерживала Лена подругу, кивая на её дочь Малгожату.
— Смотри, Малгоська, у тебя просто клад! Ох, и сосватаю я её, придёт время. И жених имеется! Вот заживём! — смеялась Лена.
Гражина знала, о ком шла речь. Приезжала она в прошлом году в Россию. Тогда Гражина и видела фотки симпатичного рослого парня. Посмотрела она и на перестроечную страну. Сходила с Леной один раз в магазин за продуктами. Пока та в обход пустых прилавков пошла прямо в директорский кабинет, полька стояла и с удивлением смотрела, как прилично одетые старушки, да и другие люди возились в грязном контейнере с картошкой. Выбирали, что получше и складывали в свои целлофановые пакеты.
Когда появилась Лена с тяжёлой, закрытой хозяйственной сумкой, на её вопрос, зачем эти люди из мусора выбирают картошку, она услышала — чтобы купить для еды. Гражина заплакала. Больше Лена в магазин её не брала.
Максима Гражина полюбила сразу, как сына. Она очень была рада его приезду. Его деловитость, воспитанность, скромность очень ей нравилась. А уж как Малгоське пришёлся по сердцу крепкий, высокий, седой красавец. Так и стал Максим челночить через Москву в Варшаву, хотя и не по душе пришлось ему это занятие.
Но никуда не денешься. Жить надо. Такое впечатление, что часть бывшей великой державы эмигрировала, часть челночит, ещё одна часть быстрым темпом спивается, а вся молодая поросль мужского пола пошла в бандиты, а женская в путаны. Остальная оставшаяся часть сограждан, видя всё, что происходит с их Родиной и, не понимая происходящего, потихоньку сходит с ума.
Дядя Паша, вернувшийся с мест заключения, остался, как говорили в его кругу, «не у дел» да и года отсидки, и возраст сделали его другим. Он был в каком-то замешательстве от последних событий в стране. Толком ничего не мог понять. Поэтому решил жить тихо, не привлекая к своей персоне особого внимания правоохранительных органов. Лена имела свою точку на вещевом рынке и продавала привезённый Максом товар.