— Кость убей, ничего не понимаю, о чём ты, — тихо говорил ему, виновато улыбаясь, Максим.
— Вот, Максик, держи! Сберегла. Ты знаешь, меня соседка Люба Горностаева вызвала тогда. Я ей свой адрес на всякий случай оставила. Так она телеграмму к моей матери прислала, что мой, мол, побитый весь лежит, помирает. Вот я и приехала! И как хорошо-то, Костя после этого мордобоя пить бросил! Сейчас таксует на своей ласточке. Так что спасибо тебе, вылечил моего охломона. А дом… Стали в ваш дом бомжи ходить. Мы с Костей, как могли, прогоняли, но потом страшно стало. Припугнули нас, сказали, что наш дом сожгут. Так мы с участковым зашли, всё, что не растащили, памятное забрать успели, а то всё бы сгорело! Вот смотри! Это фотки Ленины, а вот дядька твой, документы разные, портреты на стене висели. А это Ленины бабушка с дедом, мама. А вот всякие мелочи... В общем, забирай! Всё ж память. Храни, сынок. Кто мы без памяти о наших близких. Царствие им всем небесное!
Тепло, распрощавшись с соседями, Макс поехал к Степанычу. Друг дяди Паши совсем сдал.
— Всё, Максик, последние деньки доживаю. Да как гляну на этот беспредел вокруг, так быстрее свалить на вечный покой охота. Ты понимаешь это я тебе о беспределе говорю — бывший вор! Но я был честный вор! Что там! Всё рухнуло… Настрадается ещё Россия! Подожди, вспомнишь меня! — он с сожалением махнул рукой.
Не стал Максим пускаться в бессмысленный разговор о честности «по понятиям», пожалел старого больного человека. Да и как объяснить ему, что «хрен редьки не слаще». Тяжёлые времена наступили. Но то, как раньше жили наши родители, хорошей жизнью тоже назвать нельзя. Чтобы выздороветь, надо лечиться. А у нас «врачи» меняются, а лечение всё тоже.
Распрощавшись со Степанычем, Максим сел в такси.
— Странное чувство. Ехал в Новочеркасск душа трепетала. Сердце ныло в тоске по детским годам, по родным, знакомым местам. А приехал, всё показалось другим, каким-то чужим, незнакомым. Выходит, кроме могилок в этом городе, меня ничего здесь и не держит, — сквозь грустные мысли до Максима долетели слова водителя. Он предлагал обширную программу знакомства с городом.
Водила, помог за дополнительную плату быстро купить билет Максиму до Твери, от которой надо было ещё около двухсот километров добираться до деревни, где последнее годы жила Катя.
Услужливый кавказец отвёз Макса в частное кафе, где тот действительно сытно и вкусно, но дорого отобедал и «пропустил стопочку» помянув всех своих родных и близких.
— Приезжайте ещё в наш город, — довольный от полученной платы за работу, водила, раскланялся с Максом.
— В ваш город? Да нет, братишка, это мой город, — обиженно и с вызовом ответил Макс. Но, посмотрев на смущённого водителя, он добродушно похлопал его по плечу и добавил.
— Обязательно. Но теперь уже со своими детьми, — и пошёл в сторону вокзала.
***
Приехав в Тверь, перед Максимом открылась та же картина, что и в Новочеркасске. Палатки с шурмой, устойчивый запах кур гриль, восточная и кавказская музыка, толпы попрошаек и нищих. Добравшись до автовокзала, он с трудом нашёл частника, который согласился довести его до нужной деревушки.
— Там дорог сроду не было, а ты чего в эту «тьму тараканью»? Неужели купить её хочешь? У нас сейчас фермеры появились. Придурки кредитов набрали, а теперь платить нечем. В колхозах машины старые на приватизировали, а теперь ремонтировать нечем. Продукцию сдать проблема. На рынок сам не сунешься. Всё везде приезжими занято. Взятки. Всем надо дать. Инспекциям, проверяющим, милиции, бандитам, попробуй, не дай! Завтра всё сожгут. Хорошо, если живым оставят. О чём думали? Это ж, мать твою, Россия. Пока порядок наведут. И наведут ли? Эх!
Водитель ещё долго рассказывал о сложностях жизни в деревне и несправедливости властей на местах.
— Правильно, паря, не ввязывайся ты в этот омут. Тем более городским здесь делать нечего. Не разорит государство своими мздоимцами, так братки набегут, всё по винтику разберут. Всё разворовали, всё в прах пустили! Не! Я не местный. С Киргизии приехали. Кому мы там нужны! И здесь тоже не сахар.
— Так эмигрируйте сейчас это проще сделать, — посоветовал ему Макс.
— Э, паря! Мы в своей стране никому не нужны, а уж там, на чужбине… Нет, не могу. Я вот из Фрунзе приехал, а скучаю. Вся жизнь там прошла, юность. Если бы мой дом не сожгли, так и переждал бы там эту смуту проклятую. Знаешь такое — где родился, там и пригодился. Нет, я уж в России — матушке приживусь. А там видно будет. А дети сами решат, где им лучше.