— Спасибо, не хочу, поесть бы чего, — скромно попросила она.
— Вот я, дурья башка! Знаю же вас, попрошаек! Эти говнюки вас почти не кормят, чтобы жалобней просили. Сейчас соорудим обед, — она опять окунулась на дно своей сумки, и на импровизированном столике из старого табурета и куска фанеры появилась банка с тушёнкой, шпроты и кирпичик чёрного хлеба.
— Кушать подано! Налегай!
Светлана, ловко орудуя ножом, открыла банки. Спохватившись, что нет столовых приборов, игриво ударив себя по лбу, достала столовую ложку для себя и вилку для Лёли.
— Это у меня привычка с зоны осталась, иметь свои столовые приборы. Есть ещё одноразовые пластмассовые, но я их не люблю.
— С зоны? — удивилась Лёля.
— С неё, родимой. Да ты не бойся. Всё уже в прошлом. Я даже досрочно освободилась. А то так бы шестерик и сидела от звонка до звонка.
— За что, Света вы туда попали?
— За убийство. Мужа зарезала. Да какой он мне муж? Заполонили Москву чернобровые красавцы. Влюбилась. Да чего там говорить! Сама виновата.
— Не суди себя, Света. За любовь судить себя нельзя. Судить надо за предательство любви, — задумчиво сказала Лёля.
— Почему ты так думаешь? Может, любила кого?
— Я так чувствую. Может, и любила. Знаешь, наверняка любила. Потому что я сегодня, когда вышла на Чистопрудный бульвар, вспомнила имя Алик. Так и подумала: вот Чистопрудный, куда мы часто бегали с Алькой!
— А я что тебе говорю! Вспомнишь! Обязательно всё вспомнишь! Ничего, Ленка, и мы ещё своё возьмём! Ты давай налегай на тушёнку! Худая вон, какая бледная.
— Спасибо, ты тоже кушай, а то мне неудобно одной есть.
— Не хочется. Тебя встретила, и даже пиво расхотелось. Ты знаешь, я же до смерти мамы вообще в рот не брала. Нет, Новый год, Восьмое марта там и то, правда, бокал вина мой предел. Да и вино, не эта бурда. У меня папка знаешь, знаменитый авиаконструктор был. Ты ешь, ешь…
— Свет, расскажи. Если тебе не тяжело вспоминать.
— Как не тяжело? Тяжело. Но куда деться от воспоминаний. И тяжелее всего, сидя в этом дерьме, вспоминать всё хорошее, что было там, в той, прошлой жизни.
Света подняла на Лёлю глаза, полные слёз.
— Лен, помнишь пословицу от сумы, от тюрьмы… Точно про меня. Теперь вот и тюрьму прошла, и сума моя вот она лежит.
— Расскажи, расскажи, легче на душе станет.
— Станет ли? История по нынешним временам банальная. Сейчас кого не спроси из наших бомжиков у всех одна история. Остались без жилплощади, работы, семьи, поэтому оказались на улице. Только они почти все по пьяни освободились от квадратных метров, а я в здравом уме и памяти.
— Как же так?
— Вот так. Сейчас, оказывается, это очень просто сделать. Лен, вот ты скажи, почему доверчивые, искренние, всегда готовые прийти на помощь люди первыми попадают в сети подлецов? И первыми подлецами на их пути чаще всего оказываются самые близкие люди.
***
А началось всё с поочерёдной кончины наших престарелых генсеков. У отца Светланы не выдержало сердце новых перемен. А был он не самым последним человеком в авиапромышленности. Пришёл как-то с очередного совещания и слёг. Долго не мучился — сердце государственных новшеств не вынесло. Жила Светлана с родителями в центре Москвы в четырёхкомнатной сталинской квартире. Вот после смерти отца и покатилась вся жизнь колесом да под откос.
Осенью, в конце восемьдесят восьмого года, Светлану сократили в НИИ. Только что она похоронила отца. И вот ещё один удар. Ноги не шли домой. Света зашла в квартиру и беспомощно села на стул в коридоре. Из комнаты донёсся слабый голос больной мам.
— Светочка, это ты вернулась?
— Да, мамочка, я. Лежи, я сейчас подойду.
Света сняла плащ и зашла в ванную комнату. Чтобы заглушить прорвавшиеся через долгое терпение слёзы, она включила кран.
— Ну что? Как дочь заслуженного отца первой под сокращение попала? И что теперь делать будешь, Светлана? Чем больную мать кормить, лечить будешь?
Дверь ванны открыла мать Светланы. По женщине было видно, что болезнь забрала у неё последние силы.
— Не плачь, доченька.
— Мама, зачем ты встала?
Света подхватила её по руки и усадила на мягкий диванчик, поправляя лежащий на её плечах пуховой платок.
— Всё-таки сократили. Этого надо было ожидать. По телевизору каждый день об этом говорят. Институт за институтом закрывают. Может, ты на завод сходишь, к директору обратишься? Там отца уважали.
— Уже. Обращалась. Прежние авторитеты теперь не в цене. Ты же видела, кто пришёл на кладбище проводить папу. Почти никто. Словно и не было у него друзей.
— Что происходит, Светочка, я ничего не понимаю. Стране всегда требовались рабочие руки, умные головы, а сейчас в одночасье повсюду сокращения?