Остальные мужчины стояли позади Петра Фёдоровича, нетерпеливо ожидая, чем кончится эта история. Понятовский смотрел на них с естественным изумлением. Однако на его лице не было и следа растерянности и ужаса, которое ожидал прочесть великий князь в чертах этого человека, захваченного врасплох.
— Мне очень жаль, граф, — насмешливо сказал Пётр Фёдорович, — что я должен помешать вашим невинным развлечениям, прошу вас уступить мне эту даму, так как я имею некоторое право увести её отсюда и представить туда, где она обязана дать отчёт в своих интимных совещаниях с посланником его величества короля польского.
Мария освободилась из объятий графа; она вскочила и гордо подняла голову.
Возглас сильнейшего изумления вырвался у великого князя, но его заглушил потрясающий вопль, который издала Мария, упав как подкошенная на дерновую скамью. Непосредственно за великим князем она увидала своего возлюбленного, к которому только что стремились её мечты и за которого она всегда усердно молила Бога. Молодая девушка заметила, как он при виде её пошатнулся, смертельно побледнев, как потом его черты исказились бешенством и как он вытащил до половины свою шпагу из ножен. Тут Мария лишилась чувств. Вся кровь прилила к её сердцу, и точно из большого далека до неё донёсся голос великого князя.
— Да ведь это — дочь старика Викмана! С какой стати, чёрт побери, привёл меня сюда этот болван Шридман?
— Ваше императорское высочество! — сказал Понятовский, подавляя улыбку, но в то же время с видом досады и укоризны. — Конечно, вы имеете право блуждать по всем направлениям в своём парке, но если вы, судя по всему, рассчитывали застать меня здесь врасплох — здесь, где едва ли когда-нибудь водилась дичь, — то я, конечно, вправе немного пожаловаться на такое нарушение скромности, которую обязано соблюдать даже и такое высокое августейшее лицо, как вы, по отношению к кавалеру, получившему от него почётное право считать себя в числе его друзей.
— Это — правда, это — правда, — совершенно смутившись, ответил Пётр Фёдорович, — мне не следовало мешать вам. Я должен был сейчас же удалиться. Что мне за дело до ваших маленьких любовных похождений!
Мария с ужасом взглянула на него. Она прижала руки к груди и устремила взоры к небу, точно ожидая оттуда помощи и спасения от страшной беды, постигшей её так внезапно по прихоти безжалостной судьбы.
— Но зато, граф, ваши похождения отчасти касаются меня! — воскликнул Пассек, выступая вперёд с горящими глазами и обнажая шпагу. — Я не потерплю, чтобы вы приписывали себе право охотиться по своему произволу, где вам вздумается. Покажите же, что вы так же умеете выступать с оружием против мужчин, как кружить головы женщинам. Сегодня пред вами стоит не беглый тамбурмажор. Ведь великий князь пригласил нас на охоту, — воскликнул молодой человек громким, насмешливым голосом, — хорошо же! Значит, здесь должна быть убита дичь, потому что — клянусь Богом! — только один из нас покинет живым это место!
Он направил свой клинок в грудь удивлённого графа и нетерпеливо топнул о землю ногой.
Граф Понятовский, смотревший сначала с безграничным изумлением на неожиданного противника, гордо и холодно ответил:
— Присутствие его императорского высочества мешает мне ответить вам в том же тоне, который вы позволили себе принять со мною. Всякому известно, что граф Понятовский никогда ещё не отступал пред вызовом. Однако сегодня я не принадлежу себе: я должен послужить представителем моего короля пред её величеством императрицей, как только это совершится, я буду к вашим услугам, хотя, право, не знаю, чем мог подать повод к такому необычайному поведению.
— Без отговорок! — воскликнул Пассек, продолжая наступать на графа. — Без отговорок! Что мне за дело до польского короля, что мне за дело до императрицы, что мне за дело до всего света! Мне нужна твоя кровь, несчастный, и эта земля, свидетельница твоего предательства, должна напитаться твоею кровью.
Понятовский покачал головою с таким видом, как будто не мог объяснить себе эту ярость, граничившую с безумием.
Пётр Фёдорович боязливо и робко отступил назад. Мария подняла полные растерянности и ужаса взоры своих больших глаз на возлюбленного, на губах которого проступила пена, тогда как его черты страшно исказились. Молодая девушка, по-видимому, не находила ни одного слова и только с мольбой простирала к нему руки. Однако её взоры и жесты произвели совершенно обратное действие на Пассека. Волнение несчастного достигло высшей степени, а в его памяти в этот момент с живостью воскресла картина, показанная ему графом Сен-Жерменом в лагере под Даупелькеном. Значит, ещё в то время, когда он со всем пылом любовного томления думал о своей возлюбленной и подавлял в своём сердце малейшее сомнение в её верности и чистоте, она уже изменяла ему. Пассек побледнел ещё больше, страшная, непримиримая ненависть загорелась в его глазах, а с его дрожащих, искривлённых губ сорвался презрительный, злобный хохот.