— Это самое лучшее, что вы можете сделать, — сказал офицер довольно выразительно, — в противном случае вы доставили бы его императорскому высочеству большие неприятности. Я не знаю, по каким причинам вы должны быть высланы за пределы государства; но, несомненно, это дело очень серьёзно, на это воля государыни. Майор Пассек, привёзший радостную весть о победах в Пруссии и получивший от её императорского величества высокие знаки отличия, сам привёз мне императорский приказ и возложил на меня ответственность за строжайшее и скорейшее исполнение его. Я лично подвергаюсь, быть может, чрезвычайно большой опасности, следуя желанию его императорского высочества и оставляя вас здесь до выздоровления императрицы.
Он сделал короткий поклон и вышел из комнаты.
При упоминании имени Пассека и сообщении, что именно он приказал арестовать отца и торопил их высылку, лицо Марии приняло прежнее застывшее выражение. Она смотрела на офицера с таким видом, как будто он говорил нечто невероятное, невозможное. Затем она медленно провела рукою по лбу и глубокая грусть залегла на её черты; казалось, она не вынесет тяжести этого нового удара.
— Пассек прислал этого офицера? — спросил старик, удивлённо глядя на обоих молодых людей. — Это, должно быть, другой Пассек, не наш друг, который так часто сидел здесь с нами. Я ровно ничего не понимаю! Но так как великий князь, наш всемилостивый герцог, осведомлён об этом, то, вероятно, я получу скоро его приказания.
— Успокойся, Мария, приди в себя! — прошептал Бернгард, взяв двоюродную сестру за руку.
— О, я спокойна, — поднимаясь, сказала Мария, — и отлично знаю, где искать выход из этой сумятицы. Я благодарю Бога, что Он прояснил мой ум. Отец! — воскликнула она, обвив руками шею старика. — Не жди, пока государыня выздоровеет; она, быть может, не отменит своего приказа, и великий князь не сможет защитить тебя. Не дожидайся, чтобы тебя вывезли как преступника! Попросим лучше великого князя, чтобы он отпустил нас сейчас же! Он отправит нас в чудную Голштинию, нашу милую родину; у него имеется здесь корабль, на котором мы быстро доедем. Здесь, в этой стране, где всюду ложь как на устах, так и в сердцах, нет счастья для нас!.. Уйдём скорее отсюда назад на родину!
— Как же я могу сделать это? — воскликнул старик колеблющимся голосом. — Я должен дождаться приказа моего всемилостивейшего герцога.
— Позволь мне пойти к нему! — продолжала Мария. — Сегодня же вечером я схожу во дворец и попрошу великого князя, чтобы он отпустил нас. Он примет мою просьбу; а если он будет колебаться, я обращусь к великой княгине... она мне не откажет, — прибавила девушка с горькой усмешкой, — и убедит своего супруга отпустить нас, так как ей, быть может, известно, как состоялся приказ о нашем аресте.
С удивлением посмотрел Бернгард на двоюродную сестру, а затем подошёл к старику и сказал:
— Мария права; прошу вас, дядя, сделайте так, как она желает. Болезнь государыни протянется, быть может, ещё несколько дней, а если великий князь отошлёт нас, то её воля будет исполнена и вместе с тем мы будем избавлены от позора возвращения на нашу дорогую родину в качестве преступников.
— В таком случае иди, дитя моё! — сказал старик дрожащим голосом. — Сам я не решаюсь на это, да и трудно было бы мне идти так далеко поздно вечером. Бернгард проводит тебя через лес.
Бернгард посмотрел на Марию грустным, вопрошающим взглядом.
— Да, пусть он ведёт меня, и не только на этом пути, но и на всех путях моей жизни, — сказала она, пристально глядя на своего двоюродного брата и подав ему руку. — Я прошу его принять мою руку, которую с полным доверием протягиваю ему. Ведь это было предметом наших детских игр; быть может, он не забыл тех игр и детских мечтаний, — грустно прибавила она.
— Мария! Неужели правда — то, что ты говоришь? Это — твоё серьёзное решение? — воскликнул Бернгард, закрывая рукою глаза, как бы ослеплённый сильным светом.
— Да, это серьёзно, — произнесла она, — это — моя покорнейшая просьба к тебе, дорогой, верный друг моей юности. Ты знаешь тайну моей жизни; своей любящей, сильной рукой ты поддержишь меня, исцелишь мою разбитую душу и поведёшь к счастью и покою. Раньше, чем мы уйдём отсюда, прошу тебя, отец, ещё об одном: благослови нас и обвенчай здесь, в этой маленькой церкви, где так часто собирались все наши соотечественники для молитвы. Отныне мне хотелось бы принадлежать Бернгарду и вверить его честной, любящей душе свою дальнейшую судьбу.
Бернгард Вюрц не был в состоянии произнести ни одного слова; он молча поцеловал руку Марии, а она посмотрела на него с глубокой благодарностью и прошептала: