Граф, сохранявший до сих пор надменно-равнодушное и слегка насмешливое выражение на лице, ждал только, чтобы ключ повернулся в замке; тогда луч торжествующей радости блеснул в его глазах и, глубоким вздохом расправив грудь, он сказал:
— Закрывайте свои замки! Задвигайте запоры! Ставьте своих часовых, варвары!.. Вы — глупые ученики в искусстве властвовать, так как вы не знаете, что, если желаешь крепко держать заключённого, его надо не только запереть, но и обыскать; вы не знаете того, что такой человек, как я, всегда готов ко всему и имеет при себе всё, что нужно, чтобы, подобно Дедалу, доставить себе крылья, которые, высоко подняв его над вашими головами, далеко унесут его.
Он бросился в большое, глубокое кресло, на спинке которого виднелись многочисленные надписи, свидетельствовавшие о настроении прежних заключённых, склонил свою голову на грудь и погрузился в глубокое размышление. Приблизительно через час ключ снова загремел в замке, дверь отворилась и вошёл дежурный офицер в сопровождении двух солдат, нёсших два подноса с несколькими блюдами, от которых шёл аромат очень недурной кухни; на том же подносе стоял графин с темно-красным бордоским вином и другой со свежей водой.
— Вот ваш обед, — сказал офицер, пока солдаты накрывали стол белой скатертью и ставили на него вкусно пахнувшие блюда, провожая их жадно любопытными взорами. — Комендант, получивший приказ ни в чём не стеснять ваших личных потребностей, согласился отпускать для вас кушанья и напитки из своей кухни и собственного погреба, и я надеюсь, что вы будете довольны. Если вы ещё имеете какие-нибудь желания, прошу высказать их.
— Благодарю вас, — сказал граф, бросив беглый и насмешливый взгляд на приготовленный обед, казавшийся привыкшим к суровой пище солдатам редчайшим соединением всего, что только мог требовать самый взыскательный человеческий вкус.
— Вам даётся на обед полчаса, — продолжал офицер, — и прошу вас обратить внимание, что вилки, ножи и все прочие принадлежности посуды должны быть сданы в точности.
Граф с улыбкой наклонил голову, как бы в знак того, что слышал и понял слова офицера, вслед за тем последний удалился со своими солдатами.
Граф, приподнимая крышку одного из блюд, иронично произнёс:
— Комендант действительно очень старается оказать приличный приём своему привилегированному заключённому; ну, что же, тем больше будет удивление, если я не воспользуюсь его гостеприимством, и тем вернее удастся мне выполнить план, внушённый мне моим счастливым даром изобретательности... Так как мне, — сказал он, насмешливо улыбаясь, — столь предусмотрительно определили время моего ужина, то я должен следовать этому указанию и ужинать, как это приказывает комендант.
Он взял одну из золотых, украшенных рубинами пуговиц своего обшлага, продел её сквозь незаметно вшитую петлю и открыл свой обшлаг, подбитый крепкой, туго накрахмаленной материей. Из него он вынул широкий футляр из совсем тонкой, мягкой кожи, пригнанный к форме обшлага. В том футляре оказался ряд узких плиток тёмно-коричневой шоколадной массы; он сосчитал их и сказал с довольным лицом:
— Я могу жить с моим запасом две недели, этого во всяком случае будет достаточно, так как до тех пор или удастся моё бегство, или императрица выздоровеет, или, наконец, умрёт. Если она умрёт, обвинение, направленное против меня Разумовским, послужит к тому, чтобы благоприятно настроить в мою пользу наследника престола, а если она поправится, то, конечно, не потерпит, чтобы меня дальше преследовали, так как только через меня она может иметь мой эликсир. Прежде всего выиграть время — это главное, так как время — чудодейственное средство, превышающее все остальные эликсиры всего мира, если им умело пользоваться.
Он отломил от одной из плиток кусок приблизительно в два квадратных дюйма, причём в комнате распространился крепкий пряный запах, и стал есть медленно, с очевидным удовольствием; затем он положил футляр с шоколадом обратно в обшлаг и вынул оттуда плоский флакон с той же красной жидкостью, которую он давал императрице. Он наполнил принесённый ему стакан наполовину водой, налил туда несколько капель из флакона и выпил так же сильно пахнущую смесь; после этого он заботливо вытер стакан своим платком, чтобы никакой запах не мог остаться в салфетках коменданта. Спрятав также и флакон в свой обшлаг, он таким же способом открыл и другой на другом рукаве и вынул оттуда широкий, объёмистый кожаный футляр, который вмещал в себе подпилок, маленькую пилу и несколько других инструментов необычайно тонкой работы.