Офицер наполнил ему первый бокал. Оба собеседника чокнулись. Граф прикоснулся губами к краю своего бокала и прихлебнул едва несколько капель лёгкой пены.
— Какой же вы бедный узник, если владеете дивными тайнами природы? — воскликнул офицер, совсем осчастливленный результатом, которого, по его мнению, он достиг. — О, граф, ваша дружба, пожалуй, более ценна, чем расположение самой императрицы, так как тот, кто в состоянии таинственным образом снабжать своё тело подкрепляющими живительными силами природы, способен и на большее.
— Нет, чтобы быть способным на большее, — сказал Сен-Жермен, — мне необходима свобода; здесь, в темнице, мне недостаёт связи со всем тем, что может обратить к моим услугам силы природы; даже и воздух проникает сюда только загрязнённым и спёртым... О, Господи Боже, свобода! — воскликнул он. — Кто мог бы дать мне свободу, тот в самом деле получил бы в качестве драгоценного дара мою дружбу; все те тайны, которыми я повелеваю, я делил бы с ним, все сокровища, которые я могу вызвать из недр земли, принадлежали бы ему так же, как мне.
Он уронил голову на руки.
Офицер осушил ещё несколько бокалов шампанского; его щёки раскраснелись, глаза искрились, зорким взором следил он за графом.
— Видите ли, — наконец сказал он, — я уже говорил вам, что меня влечёт к вам удивительная симпатия; пожалуй, и это может быть одною из ваших тайн — привлекать к себе сердца людей, как магнит — железо. Я просил у вас дружбы; может быть, есть средство доказать вам, что я достоин её; может быть, возможно было бы дерзнуть на попытку возвратить вам вашу свободу.
— Мою свободу? — воскликнул Сен-Жермен, как на крыльях вскакивая с места. — Что это значит? Что вы подразумеваете под этим? Вы считаете возможным ускользнуть из-за этих стен, пройти сквозь эти тяжёлые железные двери? О, это немыслимо! Не пробуждайте во мне подобной надежды, я не должен терять своё терпеливое спокойствие, ясность рассудка, я не должен предаваться грёзам.
— Разумеется, возможно уйти и через эти двери, — возразил офицер, возможно, если только я, побуждаемый удивительным, неестественным чувством дружбы, которая наполняет меня по отношению к вам, предложу вам свою руку помощи... Во всяком случае это будет не легко и мне придётся рисковать своею жизнью! Но, — продолжал он, придвигаясь ближе к графу, — что значит жизнь под тяжёлым гнетом служебного однообразия? Вот если бы мне удалось бежать вместе с вами, с вами, который там, на свободе, повелевает удивительными тайнами природы, тогда только жизнь действительно стала бы жизнью... Вы, по вашим словам, в состоянии извлекать из недр земли сокровища... Разве тому, кто свободен и богат, не принадлежит весь свет? Если у вас нет даже другой тайны, кроме этой дивной силы переносить отсутствие пищи, то всё же следует признать, что, обладая одною этой тайной, человек богат и независим, так как кто не нуждается ни в чём для своего тела, тот в состоянии избегнуть всякой неволи и подчинить себе весь свет... Да, да, и меня начинают давить окружающие меня стены, и меня начинает душить воздух этой крепости. Да, я хочу выказать вам свою дружбу, я хочу рискнуть освободить вас и верю, что мне удастся это...
Величайшая радость, выражение которой вызвал на своём лице Сен-Жермен, мало-помалу снова обратилась в усталую грусть.
— Живительная влага увлекает вас, мой юный друг, — сказал он, — к грёзам и надеждам, которые вы не в состоянии осуществить; или, — продолжал он, внезапно выпрямляясь и устремляя на офицера свой неподвижный взор, — вы ведёте фальшивую игру со мною, вы обманываете меня, вы подосланы моими врагами?
Офицер побледнел и не находил ответа на столь внезапно брошенное в лицо обвинение.
— Да, да, — продолжал Сен-Жермен, — вы желаете соблазнить меня на бегство; да, примеры подобных подстрекательств имеются, и всё кончится тем, что в каком-нибудь коридоре темницы или на дворе перед её дверями на меня нападут и уложат меня на месте... Это будет самым удобным способом отделаться от меня... Недоразумение... просто предупредили бегство арестанта... Да, да, так и должно быть, так как вы вовсе не имеете серьёзного намерения решиться на подобный риск.
Увидев, что подозрение графа принимает подобное направление, офицер вздохнул.
— Нет, нет, — воскликнул он, — клянусь вам, что это не было моим намерением.
Граф долго не спускал взора с офицера, а затем принял такой вид, как будто нашёл в чертах молодого человека нечто противоречившее его подозрению.
— Простите, — воскликнул он, подавая руку офицеру, — несчастье делает меня недоверчивым. Но всё равно, допустим, что случилось бы всё то, чего я боюсь... ведь не раз уже бывали случаи, что я рисковал жизнью и ради более ничтожных вещей, чем свобода... Однако если я и погибну при такой попытке, всё же это будет лучше, чем сгнить здесь, в темнице... Но оставим на сегодня этот разговор! Вам вообще не следует далее оставаться здесь, это могло бы возбудить подозрение; живительная влага согрела вашу кровь и, пожалуй, — прибавил он улыбаясь, — наполнила ваше сердце избытком симпатии ко мне... Дайте улетучиться этому живительному действию вина, и если завтра вы будете того же самого мнения, то мы обсудим с вами наши планы.