— Дело очень просто, — ответил Лобанов. — Я уже говорил вам, что на всё время вашего заключения или, по крайней мере, впредь до дальнейших распоряжений мне исключительно и бессменно поручена охрана вашего каземата. Вместе с тем, — продолжал он, ближе наклоняясь к графу, точно боялся, что стены могут услышать его слова, — мне дано ещё дальнейшее приказание, а именно: зорко следить за вами и, главным образом, внимательно наблюдать за тем, действительно ли вы отказываетесь от всякой пищи, а затем подходящими разговорами узнавать ваше настроение и доносить обо всём начальнику тайной канцелярии графу Александру Шувалову.
— Ага, — сказал Сен-Жермен, — как живо интересуются мной!
— Очень сильно, очень! — подтвердил Лобанов. — И это доказывает, как серьёзно ваше положение, и всё сильнее делает моё желание бегством избавить вас от грозящей вам опасности. И вот, — продолжал он, — для того чтобы иметь возможность во всякое время делать донесения графу Шувалову, если я нашёл что-либо достопримечательное, у меня есть разрешение во всякое время дня и ночи входить и выходить из крепости, и комендант передал мне такой пропуск, написанный на пергаменте и снабжённый его печатью. Всей страже дан приказ пропускать предъявителя этого пергамента и открывать перед ним все ворота.
— О, это важно, очень важно! — сказал граф с засиявшими от радости глазами. — Это — большой шанс успеха! А пропуск у вас? — пытливо спросил он.
— Вот он, — ответил Лобанов, вынимая из мундира восьмиугольный пергамент, посредине которого находилась большая печать с двуглавым орлом, а выше и ниже её помещались нарисованный красной краской андреевский крест.
Острым взором Сен-Жермен стал изучать этот пропуск, который Лобанов держал перед ним, причём граф не делал никаких попыток дотронуться до него.
— Это хорошо, — сказал он затем, — но это годится для вас, а не для меня.
— Вот видите ли, — возразил Лобанов, — когда вы меняли свой костюм, я два раза в день заставлял вносить и выносить из крепости тюки; конечно, всё это производилось солдатами, но это всё равно, так как иначе для этой цели я должен был бы взять с собой кого-нибудь из посторонних. Вы закутаетесь в плащ, который я приготовлю вам, возьмёте в руки свёрток и пойдёте за мной. Никто из стражи не затруднится пропустить вас со мной.
— А солдаты, находящиеся здесь, в передней? — спросил Сен-Жермен.
— О, что касается их, — со смехом возразил молодой офицер, — то я отправлю их минут на пять во двор; вы за это время спрячетесь в наружном тёмном коридоре, где имеются разные выступы и углубления, а когда люди возвратятся, вы присоединитесь ко мне.
В пылу усердия показать пленнику план бегства возможным и исполнимым молодой офицер, опьянённый поручением, данным ему всесильным начальником тайной канцелярии, совсем упустил из вида, что весь этот план заключал так много всего, что при более внимательном изучении его непременно должен был показаться подозрительным.
Но Сен-Жермен, казалось, ничего не замечал. На его лице не проявлялось ни малейшего следа подозрения или недоверчивости; наоборот, оно выражало только полное удовлетворение сведениями своего нового друга, слушая которого он неоднократно одобрительно кивал головой.
— Да, да, так хорошо! — живо воскликнул он. — И это должно удаться; за успех девяносто девять шансов против одного! Да, при этих условиях наше предприятие — не безумная попытка; при этих обстоятельствах я могу рискнуть своей и вашей жизнью за свободу. О, мой юный друг! — схватил он обеими руками руку Лобанова. — Я почти готов думать, что Небо в Своём милосердии послало вас мне, так как ваше появление и ваше предложение помочь мне походит на те чудеса, где небесные ангелы открывали двери темниц своим избранникам. Как и чем буду я в состоянии вознаградить вас за такое благодеяние?!