— Вы обещали, — быстро сказал Лобанов, — сообщить мне тот секрет, благодаря которому вы можете освободить человека от рабских цепей подчинения природе, и один этот дар стоит всякой попытки, тем более что опасность, как вы сами видите, слишком незначительна.
— Ия сдержу своё обещание! — воскликнул граф, прикладывая руку к груди. — Вы будете единственным человеком, которому станет известна моя тайна, лишь только моя грудь вдохнёт свободный воздух.
Лобанов раздумывал несколько мгновений, потупясь и уставясь взором в одну точку, в то время как граф испытующе наблюдал за ним. Затем он промолвил:
— Вчера вы выражали подозрение, что я подослан вашими врагами и хочу заманить вас в ловушку.
— Я ещё раз прошу вас извинить меня, — прервал его граф.
— О, это не стоит просьбы! — сказал Лобанов. — Я прощаю ваше подозрение, так как понимаю его. Там, где идёт дело о высшем благе на земле — о жизни и свободе, там недоверие или, по крайней мере, подозрительная предосторожность не только уместны, но даже необходимы. И вот, — запинаясь, продолжал он, — я, пожалуй, также нашёл бы естественным и не стал бы упрекать вас, если бы вы для того чтобы сохранить жизнь и добиться свободы, дали такое обещание, сдержать которое вы, может быть, были бы не в состоянии.
— Не в состоянии сдержать? — спросил граф, и на его лице отразилось скорей напряжённое любопытство, чем недовольство, которое могло бы быть вызвано последними словами молодого человека.
— Да, — продолжал Лобанов, — я прекрасно вижу, что вы в состоянии обходиться без пищи; но, может быть, это — только какая-нибудь особенность вашей натуры, вызванная каким-либо ранее применённым средством, которым в настоящее время вы уже больше не обладаете или не можете вновь составить его; здесь вы не можете иметь его при себе. Но кто поручится мне, что на свободе вы сможете вновь составить его? Кто поручится мне, что и на мой организм оно будет иметь точно такое же действие? Я повторяю, — как бы извиняясь прибавил он, — что считаю это вполне естественным, что я ни одной минуты не буду сердиться на вас, если вы ради свободы обещаете мне нечто такое, что исполнить вы не были бы в состоянии. Поэтому и я тоже не хотел бы даром рисковать жизнью; я хотел бы убедиться, что награда, предлагаемая вами, действительно существует, что вы в состоянии гарантировать мне её и что ваше средство может в действительности оказать мне такую же услугу, как и вам.
Всякого постороннего наблюдателя снова должно было бы удивить, что молодой человек, который в пылу внезапной горячей симпатии к пленнику с опасностью для жизни старался предоставить ему свободу, в то же самое время с такой боязливой предосторожностью хотел обеспечить себя уверенностью в получении и стоимости награды за свою помощь.
Но Сен-Жермен, казалось, снова не заметил этого явного противоречия.
— Я уже говорил вам, — совершенно спокойно произнёс он, — что такое средство, как моё, вовсе не надо постоянно носить с собой, в виде какого-либо вещества. До тех пор, пока мне доступен воздух, хотя бы даже и такой, как в этой крепости, моё дыхание имеет ещё силу одному мне известным способом разлагать этот воздух, мне не изменит моя тайна, и мне нечего заботиться о добывании моего средства. Нужно бесконечно малое количество материи, как, например, этот кусочек хлеба, — сказал он, отламывая от лежащего на столе хлеба небольшой кусок, — чтобы усвоить жизненные атомы и сфабриковать маленькую пилюлю, которая в течение нескольких дней в состоянии заменять пищу.
С широко раскрытыми глазами и выражением глубокого изумления на лице слушал его Лобанов. Затем он спросил:
— И действительно из этого кусочка хлеба здесь, в заключении, вы составите таинственное средство, дающее вам силу воздержаться от пищи, и я мог бы испытать на себе самом силу этого средства?
— Без сомнения, мой юный друг, — ответил Сен-Жермен, — если вы дадите мне для этого время до вечера.
— Итак, до вечера! — с сияющими глазами воскликнул молодой офицер. — И если это средство покажет своё действие, в чём я буду иметь возможность убедиться в течение нескольких дней, тогда, мой друг, вы можете быть уверены, что очень скоро будете дышать вольным воздухом у петербургской заставы!
— Итак, до свидания! — промолвил граф. — Мне нужно время, чтобы приготовить все; я должен сознаться вам, что здесь, в заключении, и я принуждён был приготовлять себе средство, что оно вовсе не действует в течение года, как я сказал вам; для этой цели я уже в первый день своего пребывания здесь спрятал маленький кусочек хлеба, отсутствие которого, конечно, было совсем незаметно. Но, — улыбнулся он, — не оставим нашего хорошего обыкновения... Отдайте людям остатки этих кушаний; это всегда может послужить нам на пользу, раз мы заручимся их благодарностью.