Лобанов откинул голову и несколько времени сидел без движения, точно внимательно следил за каждым ощущением, которое чувствовал в своём организме.
Сен-Жермен стоял против него и зорко наблюдал за ним; спустя минут десять он заметил, что до того блестящий взор поручика стал тускнеть, а вместе с тем офицер, точно с удивлением, несколько раз провёл рукой по своей голове.
— Вы чувствуете как бы лёгкое похмелье, не правда ли? — спросил граф.
— Да, да, какое-то своеобразное, но приятное... очень приятное чувство... — заплетающимся языком ответил Лобанов.
— Так, так! Это — первые признаки действия; сейчас это пройдёт, лишь только чудесная сила вполне соединится с вашим организмом и разовьёт всю свою мощь.
— Очень хорошо, очень хорошо! — пролепетал молодой человек, в то время как его глаза всё больше заволакивались туманом. — Лёгкое похмелье... да, да... облака... мягкие пушистые, благоухающие облака опускаются на меня... я едва вижу их... Мне кажется, что я плыву в каком-то безбрежном пространстве.
Всё тише и тише делался его голос, всё туманнее становился его взор; наконец его ресницы сомкнулись, голова опрокинулась на спинку кресла; промелькнуло ещё одно мгновение — и он погрузился в глубокий, крепкий сон, причём его лицо не потеряло своего здорового румянца, а грудь вздымалась правильно и глубоко.
— Благодарю тебя, моя наука! — воскликнул граф Сен-Жермен, отводя от Лобанова свой блестящий взор. — Если какой-нибудь демон не станет мне поперёк пути, то теперь всё должно удаться. Могучий гриф с огненными крыльями спускается уже сюда, — промолвил он с улыбкой, — чтобы подхватить к себе на спину великого чародея и перенести его через бастионы этой неприступной крепости!
Он подождал ещё немного, затем осторожно приподнял веки спящего и, казалось, остался совсем доволен результатом своего осмотра, так как радостно воскликнул:
— За работу! Теперь будь со мною, ты, необъяснимая власть счастья! Уже не раз ты помогала мне и не оставишь меня и здесь, среди этих северных варваров.
Он отставил кресло со спавшим в нём Лобановым к камину, в котором развёл лёгкий огонь; затем открыл свой потайной ящик и вынул оттуда футляр с посеребрёнными пилюлями.
— Они выдержат сильную дозу, — сказал он, — и я должен позаботиться о том, чтобы весь мой план не рухнул из-за их казацких желудков!
Он взял почти весь запас своих пилюль, положил их в стакан и налил воды. Вскоре пилюли начали растворяться; Сен-Жермен помешал серебряной ложечкой, и в стакане образовалось нечто вроде жидкой кашицы. Эту кашицу он разложил по всем блюдам, старательно размешав её с кушаньями, затем оставшиеся пилюли раскидал по бутылкам с красным вином и шампанским, где они сейчас же растаяли. После этого Сен-Жермен твёрдыми шагами подошёл к двери, ведущей в переднюю, открыл её и позвал солдат, приказав им взять себе остатки ужина теми же словами, как это говорил Лобанов.
Солдаты, казалось, сперва было удивились, но, войдя в комнату и увидев перед камином своего сидевшего в кресле офицера, успокоились и с удовольствием последовали приглашению заключённого, так как уже привыкли доедать остатки вкусных яств. Граф указал им также и на две бутылки с вином, и поспешно, с шутками и поклонами солдаты унесли и их.
Граф стал прислушиваться у двери, которую они закрыли за собой; он слышал их громкие, весёлые разговоры, звон посуды. Почти полчаса стоял он без движения, приникнув ухом к тяжёлой двери. Снаружи голоса делались всё тише и тише; наконец, всё замолкло.
Тихо и осторожно Сен-Жермен приоткрыл дверь. Одни из солдат сидели на деревянных табуретах, прислонившись спиною к стене; другие лежали на полу, но все спали так крепко, так глубоко и так спокойно, точно сам Морфей явился к ним и к каждому прикоснулся своей палочкой. Граф снова тихонько прикрыл дверь и вернулся в комнату. Поспешно, но осторожно он снял с офицера его шпагу, кушак, сапоги и мундир; своё платье он снял и в несколько мгновений переоделся в Преображенский мундир. Затем он надвинул шляпу на лоб, взял в руки свечу и подошёл к запылённому, тусклому зеркалу, висевшему около окна.
— Превосходно! — воскликнул он, взглянув на себя. — Превосходно! Впрочем, стой!.. Какая неосторожность!.. Я совсем упустил это из вида: у несчастного Лобанова маленькая чёрная бородка, а моё лицо совершенно гладко! Может быть, стража не заметит; но всё равно, ничего не надо упускать, часто великие дела рушились из-за пустяков! — Одну минуту он, казалось, раздумывал. — Так как бородка у него чёрная, — сказал он, — то ведь волосы, вероятно, такого же цвета.