— Нет надобности, чтобы меня видели здесь слишком часто, — заметил граф Бестужев, испрашивая позволения удалиться, и скрылся, как пришёл, через боковое крыльцо, чтобы уехать домой в скромном экипаже без герба и ливреи.
Когда великий князь с ещё более надменным, гордым, самоуверенным, чем когда-либо, видом, а Екатерина Алексеевна, по обыкновению, спокойно и сдержанно вошли в приёмные залы, а весь двор усердно теснился вокруг них, причём каждый старался привлечь на себя внимание повелителей и дать заметить своё присутствие, в зал внезапно вошёл камергер императрицы; он с церемониальной важностью приблизился к великому князю и сказал среди водворившейся напряжённой тишины:
— По поручению его превосходительства господина обер-камергера имею честь сообщить вашему императорскому высочеству высокорадостную весть о том, что её императорское величество государыня императрица совершенно оправилась от своего нездоровья и завтра перенесёт свою резиденцию в Зимний дворец.
При этих словах, разом изменявших положение дел, по всему многочисленному собранию пронёсся как будто единственный вздох. Великий князь с крайним изумлением озирался вокруг; если бы перед ним ударила молния или вышел из пропасти призрак, в его чертах и фигуре не мог бы отразиться больший ужас, чем в этот момент. Екатерина Алексеевна на один миг изменилась в лице, однако сохранила полное спокойствие в движениях, и через несколько минут её черты осветились естественным выражением искренней радости; торопливо взяв великого князя под руку, скорее с целью поддержать его, чем для того чтобы опереться на него, она произнесла ясным, звучным голосом:
— Благодарим вас, милостивый государь, за такое высокорадостное известие! Выздоровление нашей дорогой тётки, всемилостивейшей государыни императрицы, доказывает снова, что Господь Бог хранит под Своей десницею Россию. Поручите обер-камергеру от нашего имени повергнуть к стопам её императорского величества наши самые искренние, самые сердечные поздравления. Завтра утром мы встретим её императорское величество при её возвращении.
Камергер императрицы поклонился и вышел, но, тогда как при его входе ему понадобилось с трудом прокладывать себе дорогу в густой толпе придворных, теперь пространство до дверей было почти свободно.
Опомнившись от изумления при известии о таком внезапном и неожиданном выздоровлении императрицы, некоторые из придворных, бывших в залах, начали тихо и незаметно подвигаться к выходу, чтобы исчезнуть; другие поспешили последовать их примеру. Через короткий промежуток времени это отступление двора, только что теснившегося вокруг великокняжеской четы, стало напоминать настоящее бегство. Когда же Екатерина Алексеевна, под предлогом, что она опирается на руку мужа, повела всё ещё остолбеневшего и всё ещё не бывшего в состоянии произнести ни слова великого князя в собственные его покои, в зале осталось очень немного лиц, чтобы проститься с ними, да и те, у кого хватало сдержанности и чувства приличия не присоединиться к общему бегству, поспешили как можно скорее уйти, едва только августейшие хозяева оставили зал. Мужчины и дамы придворного штата их императорских высочеств поспешно удалились, чтобы у себя в комнатах привести в порядок свои мысли и освоиться с такой внезапной гибелью всех своих надежд.
Екатерина Алексеевна увела своего супруга в его спальню, где он опустился на диван, словно уничтоженный; великий князь дрожал, как в лихорадочном ознобе, так что у него стучали зубы.
— Боже мой! — воскликнул он в полном отчаянии. — Боже мой, государыня выздоровела!.. Что с нами будет? Она узнает всё... Какое несчастие... Какое несчастие!..
— Соберитесь с духом! — сказала Екатерина Алексеевна, взглянув с глубоким презрением на супруга, поддавшегося такому жалкому малодушию. — Лягте в постель и выпейте горячего пунша, чтобы согреться. Постарайтесь уснуть, вам надо собраться с силами. Я же, со своей стороны, обдумаю, как нам лучше встретить немилость императрицы.
— Да, да, обдумайте это хорошенько! — воскликнул Пётр Фёдорович, хватая её руку, как будто отыскивая поддержку. — Обдумайте, ведь вы — женщина, как и сама императрица, и найдёте средство умиротворить её.
Екатерина Алексеевна позвонила, и, пока слуги укладывали в постель великого князя, который тихо стонал и дрожал в лихорадке, она вернулась в свои комнаты, готовая встретить опасность с гордо поднятой головой.
XLVII