Она сказала громко и твердо, отвечая одновременно и Билли и себе.
— Если он хочет уйти, плакать не стану. Но мне нужно знать, как обстоят дела.
— А что ты скажешь, — спросил Билли, приготовив себе внушительного вида сандвич с яблоком и разом отхватив от него чуть не половину, — что ты скажешь, если он выбросится из окна?
— Что?
— Покончит с собой. Я говорю к примеру. Может же он выброситься из окна?
— Он что-нибудь такое говорил тебе?
— Да.
Аннабел и сама нередко слышала от мужа подобные угрозы. Она забывала о них тотчас же раз и навсегда, как забывают страшный сон, если удалось сразу проснуться и выбросить его из головы. Теперь ей вспомнилось, как Фредерик говорил ей:
— Я ведь могу броситься в окошко, и всей этой волынке конец.
Она ничего ему не отвечала. От его слов ее охватывала жуть, но потом она их забывала.
— Мало ли что он болтает, — сказала она. — Те, кто так говорит, никогда этого не делают.
— Вот как? — отозвался Билли.
— Ты видел Фредерика? Что он тебе говорил? Где он сейчас?
— Он велел передать тебе, что вернется сегодня часов в семь. От шести до семи. Что-нибудь в этом роде.
Она дала ему денег, и он протопал к выходу по длинной пустой гостиной. Ребенок проснулся и, лежа на полу, следил глазами за ножищами Билли. В коридоре Аннабел спросила:
— У тебя есть ключ от нашей квартиры?
— Да, — ответил он. — Фредерик одолжил мне свой, на случай если тебя не окажется дома. Мне хотелось есть.
— Я сразу поняла, что у тебя его ключ. Отчего же Фредерик не дал тебе денег?
— У него с собой не было.
Когда Билли вышел, она наложила цепочку и заперла дверь на засов.
Потом быстро вымыла тарелки, чтобы уничтожить следы его присутствия.
Она наполнила водой ванночку и выкупала малыша, молча, не отвечая на его агуканье. Сварила яйцо в мешочек и половину дала ребенку. Потом приготовила бутылочку молочной смеси и, усевшись в кухне с мальчуганом на руках, стала не торопясь его кормить. Малыш был в превосходном настроении и, опорожнив на две трети бутылочку, утратил к ней интерес. Тогда она снова уложила его на подушку и, пододвинув кресло, стала смотреть, как он изумленно таращится на ленточку распашонки, которую ухитрился ухватить большим и указательным пальчиками. Удержать ленточку ему не удалось, она выскользнула, он скосил на нее глазенки, потом веки опустились, и он уснул. Было половина седьмого.
В течение получаса она читала сценарий, потом прозвенел звонок. Не сомневаясь, что это наконец Фредерик, она откинула с лица волосы, которые согласно моде падали прямыми космами на ее плечи, и пошла отворять. На площадке стояли трое, нет, четверо; еще несколько человек подымалось по лестнице.
Судя по виду, они были из той компании, с которой она как-то встретилась на квартире у Билли, или, во всяком случае, из какой-то подобной. Аннабел вопросительно смотрела на нежданных гостей.
— Здесь, что ли, вечеринка? — спросила одна девушка.
Стоявшая за ней седая тощая женщина, одетая в длинное, плотно облегающее черное платье, ответила по-итальянски:
— Ну, конечно, здесь, разве вы не узнаете малютку Тигрицу?
На каменной лестнице гулко раздавались шаги: еще несколько человек поднималось снизу.
— Вы не туда попали, — объяснила Аннабел столпившимся возле дверей людям, которые уже собирались войти. — Вам, наверно, к Кэтнерам?
Кэтнеры были американцы, занимавшие квартиру на верхнем этаже, куда надо было подняться на лифте, находившемся в противоположной части здания. Аннабел их почти не знала, но слышала от соседей, что у них часто бывают гости. Удивившись, как это они познакомились с той же компанией, Аннабел замахала рукой в сторону лифта и, стараясь перекричать гул голосов, стала объяснять, что к Кэтнерам нужно подняться наверх.
Однако нет, гости пришли совсем не к Кэтнерам. Они пришли к ней.
— Фредерик сказал нам: в семь часов. Новоселье... Право же, синьора, ваш супруг нам так сказал... разве его нет дома?
— А, — сказала Аннабел. — Входите же, входите.
Она отступила в сторону, и в прихожую ввалилось человек пятнадцать. А с лестницы доносились новые голоса и шаги. Аннабел сказала, обращаясь к даме в черном:
— Муж, наверное, решил устроить мне сюрприз. Боюсь, что в доме ничего не найдется, нам ведь и мебель-то еще не привезли, только самое необходимое для меня и ребенка.
Гости снимали пальто и пуловеры и сваливали их в углу прихожей. Приняв рассеянно-непринужденный вид, Аннабел собралась было захлопнуть дверь, но женщина в черном сказала:
— Нет, постойте... Сейчас подойдут остальные... Там, в машине, у нас спиртное — они все принесут.
Увидев, что кое-кто из пришедших снял пальто и направляется к распахнутым дверям гостиной, Аннабел метнулась им наперерез:
— Тише, прошу вас... не разбудите ребенка. Он уснул.
На улице уже смеркалось. Аннабел включила настольную лампу.
Малыш проснулся, но не испугался. Он взглянул на мать, курлыкнул и уставился на расписной потолок, где парили голубые, розовые, золотые колесницы, лошади, ангелы. Некоторые из гостей окружили подушку и шумно выражали свой восторг: наклонялись, чтобы рассмотреть его получше, спрашивали, сколько ему месяцев, как зовут. Остальные, ожидая, когда начнется веселье, замерли как истуканы у окна, а часть разбрелась по квартире. Подняв с пола запеленатого ребенка и подушку, Аннабел отправилась в боковую спаленку, где временно устроила себе ночлег, и по дороге слышала, как колют лед на кухне, а в прихожей звучат все новые и новые голоса.
Гости чувствовали себя как дома.
В коридоре Аннабел увидела молодого эскимоса, который был на вечеринке в квартире Билли, потом заметила еще несколько знакомых лиц. Было ясно: компания та же.
Уложив ребенка, она обошла все комнаты, чтобы взглянуть, не появился ли Фредерик.
— Вы не видели моего мужа? — спросила она одного из гостей. — Он вот-вот должен прийти. Его, наверное, задержали.
Мужчина улыбнулся, пожал плечами и ничего не ответил; улыбка, словно приклеенная, застыла у него на лице. Решив, что он не понимает по-английски, Аннабел повторила по-итальянски тот же вопрос, изо всех сил стараясь, чтобы он не звучал как вопрос. Нельзя показывать этим людям, что она не знает, где Фредерик; нельзя показывать им, что его прихода она ждет с тревогой. Мужчина продолжал улыбаться; он улыбался только ртом, и Аннабел увидела, как рука его тянется к губам, чтобы расслабить мускулы лица, стереть эту улыбку. Видно было, что он не вполне вменяем. Она огляделась, стараясь определить, многие ли из других гостей успели нахвататься наркотиков. Женщина в черном искала розетку; в руке она держала длинный шнур от принесенного кем-то проигрывателя. Женщина присела на корточки, чтобы воткнуть в розетку штепсель, и сказала, глядя снизу вверх на Аннабел:
— Ваш муж все предусмотрел.
Впоследствии Аннабел не могла объяснить, почему она их не выгнала. Ей и самой было неясно, как получилось, что она вдруг махнула на все рукой.
— Нужно было позвонить мне, — говорил ей потом Луиджи, — я приехал бы и выставил их вон.
— Но тебя ведь не было в городе, правда? — отвечала Аннабел.
Луиджи имел обыкновение проводить вечер пятницы за городом, в кругу семьи. Он ответил:
— Так позвонила бы мне за город. Туда все звонят. Моя жена твоя горячая почитательница.
— Это было как страшный сон, — твердила Аннабел, хотя понимала, что все увиденное ею в тот вечер хуже страшного сна, так как произошло в действительности, и то, что завершило вечер, с грохотом вломившись в уют ее душевного мирка, тоже было действительностью, еще более тяжелой и страшной.
— Я старалась быть вежливой, — объясняла она. — Мне нужно было держать себя в руках.
Подробности она припоминала смутно.
Когда начались танцы, ей бросилось в глаза, как извивается в крикливой толпе зеленой и еще нескладной молодежи пожилая женщина, очень похожая на ту, в черном, что пришла в самом начале, только у этой, второй, жидкие седые волосы были острижены под мальчика, а морщинистое лицо не тронуто косметикой. Почудилось ли ей или она и в самом деле видела эту непристойно вихлявшуюся среди молодых танцоров сухопарую фигуру, Аннабел не могла сказать. Больше всего ее ужаснуло платье этой женщины, но окружающие, казалось, не обращали на нее внимания. В то время в моде были ажурные вырезы, сквозь которые просвечивало голое тело. Их обычно прорезали под бюстом или по бокам — от подмышек до талии. На женщине, которую увидела или вообразила себе Аннабел, было блестящее дымчатого цвета платье с огромным ромбовидным вырезом на животе; это выглядело омерзительно.